– Спасибо тебе, – сказала она. – Мне расплатиться нечем…
Он отмахнулся.
– Платить за услуги друзей нехорошо. А Пребрана сказала, что ты друг. Прощай!
Он отступил и растворился среди нагромождения камней. Блестка перевела дух, огляделась. Между высокими скалами ровное место, в солнечных лучах камни блестят, то ли покрытые росой, то ли ночью здесь выпадает снег, а утром тает. Воздух свежий, холодный, почти зимний, но солнечные лучи обжигают кожу.
Ладно, у нее острый кинжал, а также плащ, подаренный Ратшей, она сразу же поправила пояс и теперь шла легко, не чувствуя ставшей привычной тяжелой звякающей цепи. И даже нет железных оков, что мешали бы двигаться свободно, хотя почти привыкла и к ним, их прикосновению, их тяжести. Каменная стена проплывала мимо, серая и остывшая за ночь, слышно, как потрескивают камешки, разогреваясь под прямыми солнечными лучами.
После тяжелого подъема и такого же спуска даже непривычно идти по ровному, сперва едва передвигала ноги, потом перешла на бег. Рукоять кинжала, тоже подаренного благородным Ратшей, задевала пальцы и просилась в руку. Лишь на миг острое сожаление вспороло сердце, но усилием воли изгнала из сознания его лицо, сдвинутые брови и орлиный нос, каменные губы и тяжелую нижнюю челюсть с раздвоенным подбородком. Этот человек предал, посадив, как собаку, на цепь. И не защитил, когда толпа насильников ввалилась в ее темницу. И явно не собирался снимать эту проклятую цепь, не верил ей, не верил ее слову…
И вообще, сказала она себе с горечью, ничего не понял. И вряд ли поймет.
Слева раздались крики, она вздрогнула, едва не упала от неожиданности. С десяток человек между огромных валунов бежали в ее сторону, торопились, падали. Она видела их радостные лица и разинутые рты. Несколько человек забежали вперед, отрезая ей дорогу. Она отступила к стене, ладонь опустилась на рукоять кинжала.
Предводитель погони закричал еще издали:
– Женщина, оставь нож!..
Она ответила дерзко:
– Приди и возьми его.
Остальные подбежали ближе, тяжелые, запыхавшиеся, одетые добротно, некоторые даже в кольчугах поверх толстых вязаных рубах. Их лица показались ей незнакомыми, явно из новоприбывших. Жителей Долины она уже научилась отличать по особому солнечному загару, здесь, высоко в горах, совсем не тот, что внизу, на равнине.
Вожак погони взмахом руки велел всем остановиться, крикнул снова:
– Иггельд велел сразу передать, что цепей ты больше не увидишь!
– А где же ваш хозяин? – крикнула она.
– Он высадил нас, а сам полетел вперед, – прокричал он, и она вспомнила, что пробиралась между камнями, стараясь идти как можно незаметней. – Он обещал огромную награду за тебя…
– За мою голову? – выкрикнула она насмешливо.
– Тому, кто тебя найдет, – прокричал вожак. Его люди начали обходить ее с боков, но он снова повелительным жестом остановил всех. – Он очень сожалеет, госпожа!.. Он сделает все, чтобы загладить свою вину…
Блестка зло расхохоталась. Если бы он не сказал эти дикие слова, она бы начала верить. Но он перехлестнул, завравшись до того, что их хозяин вот так признал при всех, даже при слугах, что он виноват перед пленницей, перед артанкой, и что даже готов заглаживать вину.
– Приди и возьми меня, – ответила она. – Но раньше я убью себя.
Она сказала ясно и просто, вожак сделал еще шаг и замер. Она ясно видела его лицо, кудрявую бородку, наконец вспомнила Худыша, одного из смотрителей драконов, честного, но недалекого человека, в первые дни ненавидел ее люто, но потом научился уважать и хотя в доме Иггельда бывал редко, но на нее посматривал уже без злобы.
– У меня приказ, – сказал он несчастным голосом. – Хозяин сам покончит с собой, если ты убьешь себя, артанка. Не смей этого делать.
Она засмеялась, в ее голосе звучало отчаяние и безрассудство.
– А что я теряю? – ответила она. – Живой не вернусь. А мертвой все равно, повезете к своему господину или же бросите здесь.
Худыш сделал к ней шаг, еще один. Остановился, пытливо посмотрел в глаза. Блестка зло улыбнулась ему и сделала приглашающий жест. Он улыбнулся, развел руками.
– Но ты ведь не откажешь себе в удовольствии… взять с собой хоть одного куява?
Она смерила его взглядом с головы до ног и обратно. Ему за тридцать, в полном расцвете, привык к тяжелой работе, а это значит, что силен и знает о своей силе, уверен в ней, умеет наносить и держать удары. В боях с артанами еще не бывал, но тяжелые камни ворочать умеет, дракона за хвост остановит…
– Не откажусь, – ответила она.
– А если я и погибну, – сказал и мягко улыбнулся, – то мне будут завидовать все в крепости… Погибнуть от руки прекрасной девушки!
Он делал шаг за шагом, пока не оказался перед нею на расстоянии двух шагов. Остальные все еще стояли цепью, где их остановил. Они не сомневались в том, что будет дальше, потому надо двигаться как можно быстрее, пока не бросятся скопом…
Он прыгнул, одна рука согнута, чтобы отразить удар ножа, другая с растопыренными пальцами вытянута, готова схватить ее и подмять. Блестка резко ударила вперед ногой, крутнулась и, пропустив тяжелое тело справа, резко полоснула лезвием.
Худыш упал и тут же вскочил на ноги. Но лицо его быстро бледнело, шея справа вскрыта как будто ударом меча, из разрубленной артерии красная струя бьет ключом, шипит и плавит чистый белый снег. Он непроизвольно вскинул ладонь, все понял и криво улыбнулся: никому еще не удавалось остановить кровь из поврежденной артерии.
– Вот, – прошептал он, – как и… хотел…
Он упал лицом в снег. Руки бессильно разбросал крестом. Блестка отступила, с лезвия срывались в снег и прожигали до самого камня горячие красные капли. Воины, лишившись вожака, смотрели на нее по-куявски тупо, непонимающе. Для их тупых куявских мозгов все случилось чересчур быстро. По их представлениям, либо Худыш должен обезоружить сразу, либо должны долго кружить один вокруг другого, зачем-то пригнувшись и прожигая один другого лютыми взглядами, сопеть и потеть от напряжения, а потом еще долго драться, как будто можно долго, если в руке острое лезвие.
Она перебросила не глядя нож из руки в руку. Артане все владеют им с детства, все красиво и ловко зарежут барана, никто не морщится при виде крови, всякий знает, что человек – тот же баран, лезвие достает его сердце так же просто, как и сердце барана, а кровь из горла человека хлещет точно так, как из перерезанного бараньего.
На нее смотрели с ужасом, потом кто-то, беря на себя руководство, повелительно прикрикнул, и все начали потихоньку и со страхом придвигаться. Блестка снова перекинула нож из ладони в ладонь. Кровь с лезвия забрызгала пальцы, в этом белоснежном мире она выглядела кричаще ярко.