Женщина приподняла голову, Иггельд услышал за спиной удивленный вскрик Ратши:
– Ого, да это та самая артанка!..
Малыш, чуя желание хозяина, летел над всадниками, не отставая и не обгоняя, Иггельд жадно смотрел в ее лицо, женщина тоже посмотрела и отвернулась. Ее везли, как овцу, как похищенную из стада овцу, но не захотела даже взглянуть в его сторону, это ударило в сердце, словно вонзили раскаленный добела нож.
– Возвращаемся, – прохрипел он. – Возвращаемся!.. Назад, я говорю!
Малыш нехотя заработал крыльями, начал подниматься в воздух. Всадники победно заорали, несколько стрел слабо ударили в панцирную грудь дракона, другие бессильно описали дугу в воздухе и вернулись к земле.
Иггельд бормотал что-то, раскачивался, Ратша крикнул в спину:
– Ты чего? Что с тобой?
– Не захотела на меня смотреть! – выкрикнул Иггельд. – Не захотела…
– Да, – подтвердил Ратша. – Ну и что?
– Ее умыкают из дома по согласию!.. Это такой обряд у этих дикарей, такая игра!..
– Да, – снова подтвердил Ратша. – А что в этой игре плохого?.. Ах, что досталась не тебе? А ты забыл…
Иггельд закричал, как раненый зверь, дракон вздрогнул, торопливо забил крыльями, их вдавило в твердую спину, а Ратша сцепил челюсти и напрягся, пережидая полуобморочное состояние.
– Да, – проговорил Иггельд горько, – да, я был редкостной сволочью… Теперь я получил сполна! Самую лучшую женщину, ради которой можно жить и умереть, сейчас увозят, как овцу, перебросив поперек седла, а я… что я?., я могу только кусать локти. Я сам все разрушил. Я сам. Я сам убил себя…
Ратша наклонился вперед, стараясь уловить слова, что выхватывал и уносил ветер. Иггельд даже не ощутил, когда старый воин похлопал по плечу.
– Да, – крикнул Ратша ему прямо в ухо, – ты – дерьмо. Ты обидел ее, обидел крепко. Но откуда ты взял, что будет счастлива с тем, другим?.. Борись за нее!
Иггельд прокричал в отчаянии:
– Как?
– Догони и упади на колени! – гаркнул Ратша. – Признайся же наконец, что вел себя как дерьмо! Не мне признайся, я это давно вижу, а ей!
– Она тоже знает, – выкрикнул Иггельд в отчаянии.
– Знает, но ты еще и скажи! Вслух. Скажи громко. Скажи, что больше так не будешь… или будешь?
Иггельд вскричал в муке:
– Да как ты можешь?.. Я с того дня, как исчезла, сам для себя стал таким палачом, такие муки себе удумал… Я все время в огне, все знаю, как был несправедлив и как она страдала!
Ратша гаркнул люто:
– Так поворачивай же Малыша, дурак!.. Разворачивай эту лошадь с крыльями. Догоняй!.. Борись за нее, дурак, борись!.. Это женщины за лучших мужчин борются, а серых подбирают серые. А ты что, серый? Борись!
Малыш развернулся с охотой, да еще так круто, что у обоих едва не оторвались головы, а глаза налились тяжестью, выпучились, кровь прилила к лицам с такой силой, что защипало, будто попали в кипяток. На короткое мгновение ветер стих, затем снова ударил навстречу, пытался раздвинуть губы и наполнить глотку.
Далекая желто-красная земля поплыла все быстрее и быстрее. Малыш начал медленно снижаться, уже догадавшись, кого преследуют, но пока шел высоко. Далеких крохотных всадников заметили, когда на горизонте распустились дивными цветами яркие шатры. Еще дальше гордо поднимаются массивные деревянные дома в два и даже три этажа, все окружены мелкими приземистыми сараями, конюшнями, множеством пристроек.
Всадники неслись к шатрам, Иггельд прикинул с тоской, что не догонят, но всадники промчались мимо, дракон все снижался, те прискакали к деревянным домам раньше, торопливо спешились, Иггельд увидел, как широкоплечий гигант легко соскочил на землю, ухватил Блестку и, бросив ее на плечо, побежал в бревенчатый терем.
– И что теперь? – вскрикнул Иггельд в отчаянии.
– Да что за дурак? – заорал Ратша в бешенстве. – Воюй за нее!.. Тот ее на коня, а ты – на дракона!.. Он увез в свое племя, а ты увози в свое!.. Это женщина, дурак!.. Из-за чего началась война?
Иггельд сцепил зубы, в глазах потемнело от бессильной ярости.
– Да гори оно все… – прорычал он. – Все равно я – конченый человек… Малыш, жги этот дом!
– Зачем? – вскрикнул Ратша, но осекся, дракон круто развернулся, уже пронеслись над домом, зашел сбоку и, снизившись так, что едва не задел крышу, выпустил длинную струю огня. Они уже пролетели, а за спиной звенели отчаянные крики, шум, треск.
Дракон развернулся снова, на этот раз всадники держали луки натянутыми. В воздух взвился рой стрел. Все целились в грудь дракона, где у него сердце, и, к счастью, никто не промахнулся. Иггельд слышал частые щелчки, а Малыш выпустил еще струю огня, поджигая дом с другой стороны.
Они пронеслись над крышами, Ратша оглянулся, заорал ликующе:
– Ты прав!.. Ее вывели из дома… Быстрее, да быстрее же!..
Дракон развернулся по крутой дуге, ремни затрещали и врезались в их тела. Двое воинов бегом уводили Блестку от горящего дома к соседнему. Ратша ухватил дротик и приготовился метнуть, но те бегом затащили Блестку в дом. Малыш со злости плюнул огнем с такой силой, что сорвало крышу, пламя влетело вовнутрь через окна и сорванные двери.
Когда в третий раз поднялись над домами, Ратша торжествующе орал и указывал на третий, последний дом. Такой же, как и другие два, трехэтажный, из толстых бревен, с затейливой деревянной резьбой, возвышался несколько в стороне, а два уже горели ярким пламенем, настолько жарким, что никто и не пытался тушить, люди метались, открывали двери конюшен, выпускали коней, а огонь перебрасывался на сараи, пристройки…
– Жги и третий! – кровожадно прокричал Ратша. Он размахивал дротиком. – Больше некуда скрыться!
Иггельд заколебался, дракон уже развернулся и угрожающе шел над мечущимися людьми, стрелы звонко щелкали о его прочный панцирь.
– Жги! – наконец сказал Иггельд. – Большой дом! Вот этот!
Малыш с ликованием выпустил узкую струю огня. Ударившись о стену, она раскрылась, как раструб полевого лютика, стала похожа на огненную лепешку. Дракон пронесся над крышей, а когда развернулся, дом уже пылал, будто залитый горящей смолой.
Люди метались и кричали, за спиной орал и бросал дротики Ратша. Иггельд видел, как там внизу падали, пронзенные тяжелыми остриями, Ратша промахивается редко, уже приноровился к скорости дракона. Снизу несся людской крик и безумное ржание испуганных коней, но все перекрывал треск и рев огня, грохот рушащихся перекрытий. Дома горели, как стога сухой соломы, никто и не пытался спасти, погасить, даже не пытались вытащить оттуда добро, разбегались с криками, уводили женщин и детей.