– Дальше не поведу, – бросил он рассерженно.
– Боишься? – спросила она ядовито.
– Только дурак оставит боевого коня одного в незнакомом месте, – ответил он уклончиво. – Да еще на землях врага!.. Ничего, можешь спрятаться по ту сторону вот этого дерева. Оно достаточно толстое… а ты – нет.
Она повернулась и показала ему связанные руки.
– А как это?
Он подумал, предложил в затруднении:
– Ну… вообще-то я могу с тебя снять… это… ну, то, что там у вас еще. Под платьем. Если, конечно, разберусь с вашими хитрыми шнурками да веревочками. А потом так же одену… Если смогу. Ну, а если не смогу…
Она вспыхнула в негодовании.
– Мерзавец! Да я лучше умру!
Морщась от ее визга, он достал нож и подошел к ней. Она бестрепетно взглянула на его суровое лицо. Он сердито повернул ее к себе спиной, она чувствовала, как острое лезвие узким кончиком расковыривает узел, потом ее руки задергало, она ощущала прикосновение его рук, наконец путы ослабели, веревка соскользнула с ее кистей.
– За этим деревом!.. – сказал он зло и твердо. – Ни шагу дальше.
Он обогнул дерево и зашел с той стороны, чтобы если пленница вздумает бежать, то понеслась бы в сторону дракона. Она поняла, что больше он не уступит ни пяди, послушно остановилась у дерева. Занемевшие пальцы плохо слушались, а шнурков в самом деле многовато. Она страшилась, что он потеряет терпение и обогнет дерево, застанет в такой унижающей ее позе, и, сгорая со стыда, спешила как можно быстрее избавиться от тяжести, а при этой звенящей тишине в лесу… будь прокляты враз умолкнувшие птицы, затихший ветер!.. все получалось непристойно громко. По крайней мере ей казалось, что все чересчур громко и ему, этому гаду с той стороны дерева, все слышно.
Иггельд поспешно отвернулся, когда она вышла, но краем глаза наблюдал, заметно. Веревка уже нетерпеливо подрагивала в его руках. Он связал ей кисти, кивнул на выход из леса, сам пошел следом в двух шагах.
Ратша вышел из-за деревьев, на плече крупный молодой подсвинок, Ратша придерживал его одной рукой, шагал широко, легко, довольный, будто отыскал сокровище. Заорал весело:
– Тут такие стада!.. Непуганые! Что за люди здесь живут, что за люди? Я там еще двух завалил. Прямо вон за теми деревьями, сотни полторы шагов от меня и до другого дуба.
Иггельд сказал сварливо:
– Ну и принес бы покрупнее.
– А жарить этого будешь ты? – поинтересовался Ратша ядовито. – Как всегда, сверху уголья, а внутри сырое мясо?.. Нет уж, иди собирай мою добычу, завидуй моим выстрелам.
Иггельд вздохнул и, кивнув на пленницу, мол, не своди глаз, пошел за деревья. Блестка видела, как оглянулся с недоверием, но, перехватив ее взгляд, вроде бы смутился, пошел быстрее, исчез за толстыми стволами. Ратша сбросил кабаненка возле костра, сказал довольно:
– Молодой, жирный… Впрочем, Артанка, может быть, умеет приготовить лучше? Все-таки мы больше воины, чем повара.
Она процедила с предельной брезгливостью:
– Вы больше свиньи, чем воины.
Он вскинул брови.
– Хочешь сказать, что не станешь есть приготовленное куявами?
– Я не стану есть нечистую пищу, – отрезала она.
– Нечистую?.. Ах да, прости… Я так давно не покидал Куявию, а с артанами встречался… гм… скажем так, вообще забыл уже когда. Так что ваши привычки подвыветрились. Конечно-конечно, благородные артане не едят свинину! Хотя не понимаю, зачем себя так ограничивать.
– Не ограничивают себя только звери, животные и прочие скоты, – отрезала она еще неумолимее. – А человек умеет налагать на себя запреты и… соблюдать их!
Она отвернулась, за спиной слышен треск распарываемой плоти. Запахло теплыми внутренностями, свежей кровью. Она села на землю, держа связанные руки перед собой.
Из-за деревьев вышел Иггельд, на плечах громаднейший кабан, таких исполинов Блестка еще не видела. Иггельд свалил его перед мордой дракона. Тот приоткрыл один глаз, грустно вздохнул, подняв облако пыли. От костра донесся веселый крик Ратши:
– Дай ему отдохнуть. Неси второго! Тот еще больше.
– Видел, – буркнул Иггельд.
Блестка перехватила его недоверчивый взгляд. Она поморщилась, свиноеды – не люди, а лишь говорящие животные. Иггельд поколебался, взгляд соскользнул с Блестки на Ратшу и обратно, она услышала его недовольный голос:
– Ладно, ты трех из азарта, но зачем они? Забываешь, где мы и что с нами.
– Забываю, – охотно согласился Ратша. – Когда вот так у костра, за спиной зеленый лес, родничок из-под корней, красивая девушка… на веревке, как коза, птички поют, что еще мужчине надо?.. Ладно, третий пусть остается, вот волки ахнут от такого подарочка… Я первого уже разделал, жарить будешь? Ладно, это я так спросил. Я тебе такое важное дело не доверю…
Иггельд сходил к дракону, принес в чистой тряпице каравай хлеба, сыр, пару луковиц. Блестка удивилась несказанно, когда он положил все это перед нею, развязал руки, все это время хмурился, морщился, кривился, словно касался толстой жабы с вот такими бородавками.
– Ешь, – велел он. – Если не умеешь есть настоящую еду.
Она фыркнула:
– Настоящую?.. Свинину?
– Свинья такая же свинья, как и олень, – ответил он. – Или корова.
Она отвернулась, чтобы даже не видеть, как Ратша насадил на толстый прут освежеванного кабанчика и поместил над крупными пурпурными углями, укрепив на воткнутых по сторонам костра рогульках. Ратша скалил зубы, медленно поворачивал прут, чтобы жарилось равномерно, крупные капли начали срываться на угли, те злобно шипели, как разъяренные коты, запах пошел густой, мясной.
Блестка, поколебавшись, взяла хлеб и сыр, Иггельд с облегчением вздохнул, когда она вонзила зубы в сыр, что Блестку удивило: какая ему разница, голодная или сытая, чего это такой заботливый, совести у куявов, как известно, нет и не будет, какая-то хитрость или подлость, все они гады, свиноеды, а это вообще ставит их за грань людей, так что истреблять их можно и нужно всех без жалости.
Аромат жареного мяса становился все невыносимее. Блестка поднялась и перешла на другую сторону костра. Чтоб сразу не бросились ее ловить, опустилась на землю и скрестила ноги. Здесь легче, ветер относит запахи в сторону Иггельда. Он смотрел непонимающе, на лбу складки, затем собрал на скатерть хлеб и сыр, отнес к ней и снова расстелил перед ее ногами.
– Если твоя… странная вера запрещает есть свинину, – сказал он сердито, – но я не слышал, чтобы запрещала даже нюхать!
Она посмотрела на него холодно, как на говорящее животное.