— Ну, и чего он? — стараясь скорее дойти до сути, спросила Марго.
— Да, в общем-то, ничего особенного. Узнал, что сестры нет, и положил трубку. Но при этом остался очень недоволен.
— Откуда ты знаешь? — Марго внимательно посмотрела на Варю.
— По голосу поняла, — объяснила та. — Я ещё говорю: «Настасьи нет дома. Что передать?» А он как рявкнет: «Ладно!» И трубку кинул.
— А ты не допускаешь, что этот человек просто за что-нибудь обижен на твою сестру? — предположила Марго. — Например, она с ним договорилась, что обязательно будет ждать его звонка, а сама ушла.
— Не могла она с ним на такое время договориться, — покачала головой Варя. — Настасья раньше пяти из университета не возвращается. А этот мужик позвонил ровно в четыре.
— Тогда оскорбленное самолюбие, как мотив, отпадает, — согласилась Марго. — Варька, а ты Насте передала, что он звонил?
— В том-то и дело, — с грустью отозвалась девочка. — Стоило мне только заикнуться, что ей звонил какой-то мужик с грубым голосом, который, вместо того чтобы назвать себя, бросил трубку, Настасью как подменили.
— И как же её подменили? — допытывалась Марго.
— Да, понимаешь, — Варя подыскивала слова поточнее. — Она прямо скукожилась.
— Это плохо, — энергично тряхнула головой Марго.
— Ты слушай дальше, — с волнением продолжила Варя. — Я, естественно, как девушка любопытная, тут же начала её расспрашивать. Мол, что за такой хам у тебя появился? А Настасья как заорет: «Не твое дело!»
— Тут ты, Варька, меня не удивила, — у Марго чуть поднялись уголки губ. По-моему, она тебе часто так отвечает.
— Часто, — не стала спорить Варя. — Но все дело в том… как она вчера мне это сказала!
— Ну и как? — поинтересовалась Марго.
— С такой злобой, — развела руками Варя. — Я даже больше ничего спрашивать у неё не решилась. Иначе бы она, наверное, меня ударила.
Марго с удивлением посмотрела на подругу. Испугать Варю было не так-то просто. Тем более что в данном случае её снедало любопытство. Если уж она предпочла дальше не расспрашивать сестру, значит, у неё были веские основания.
— Варька, а Настасья твоя с этим типом не созванивалась?
— Да не знаю я, не знаю! — с досадой выкрикнула подруга. — Она велела мне сбегать за хлебом. Пришлось идти. А за это время они могли сто раз созвониться. Но главное в другом. — Варвара опять понизила голос и, на всякий случай оглядевшись, прошептала: — Ночью Настасья плакала.
— Плакала? — У Марго округлились глаза.
— Ну да. Я от этого проснулась. Потом долго лежала и слушала. А затем думаю: «Надо спросить. Вдруг она расскажет, в чем дело».
— Ну и спросила? — Рассказ подруги уже полностью заинтриговал Маргариту.
— Я-то спросила, — вырвался тяжкий вздох у Вари. — Но сестра тут же прикинулась, будто спала, а я её разбудила. И обозвала меня свиньей. Мол, она целыми днями учится, а я не даю ей как следует выспаться. Я возражать не стала. Не хочет — не надо.
— А ты, Варька, не думаешь, что Настасья могла и впрямь во сне плакать? — осведомилась Марго. — Такое иногда бывает. Некоторые плачут, а другие, например, кричат.
— Она не спала, — уверенно сказала Варя. — Говорят же тебе: я очень долго слушала. И, кстати, смотрела. Ее просто трясло от слез.
— Нд-а, — протянула Марго, — чтобы Настасья ночью рыдала…
— Она и днем-то никогда не плачет, — подхватила Варя. — И даже в детстве почти не плакала. Во всяком случае с тех пор, как я её помню.
Марго усмехнулась. В этом плане обе сестры были достойны друг друга. И Варвара, и Настасья при желании могут довести до слез кого угодно. Но чтобы у них самих глаза были на мокром месте… Для этого должно случиться нечто из ряда вон выходящее.
— Варька, — посмотрела в глаза подруге Марго. — По-моему, дело серьезное.
— Мне тоже так кажется, — вздохнула Варвара.
— И что, интересно, нам такое кажется? — хлопнул её по спине Герасим.
— Ах, это ты, — поморщилась Варя. — Мне кажется, что вы, мальчики, — немедленно нашлась она, — сегодня сильно опаздываете. Мы уже давно вас ждем.
— Опаздываем? — Муму сунул Варе под нос руку с часами. — Между прочим, я вышел тютелька в тютельку.
— У тебя отстают, — Варя и на сей раз не сдалась.
От такой наглости Герасим совершенно опешил. Однако не таким он был человеком, чтобы уступить кому-нибудь в споре.
— Не у меня отстают, а у тебя спешат! — воскликнул он.
Их полемику прервало появление взъерошенного, недовольного Ивана.
— С добрым утром, милый город, — пропела вместо приветствия Варя.
— И тебе того же, если, конечно, оно доброе, — с несвойственной ему мрачностью отозвался Ваня Холмский, которого за его фамилию Луна наделил прозвищем Пуаро. Ибо, по мнению Павла, называть друга Холмсом было бы слишком просто и примитивно.
— А чем мы, собственно говоря, недовольны? — с хитрецой глянула на него Варя. — Можно сказать, мороз и солнце, день чудесный, но только грустен друг прелестный, — переиначила она Пушкина.
В другое бы время «друг прелестный» рассмеялся. Однако сейчас продолжал мрачно взирать на ребят.
— Иван, ты чего? — ласково обратилась к нему Маргарита.
— Заездили, — огрызнулся рассерженный Пуаро. — Заездили с Английским клубом.
— Кто? — поинтересовалась Марго.
— Все. — Иван в сердцах пнул ногой подвернувшийся камень. — Как вчера началось с Рогалевой-Кривицкой, так и продолжается.
— Ва-аня, — вкрадчивым голосом протянула Варвара, — неужели директриса звонила тебе домой и опять уговаривала вступить в этот Хозе-Раулевский клуб?
— Хуже, — бросил в ответ Иван.
— Совсем интересно, — его реплика озадачила Варю. — Что, Ваня, может быть хуже?
— Мама и бабушка, — отозвался Иван. — Они обе насели, чтобы я вступал.
— Сочувствую тебе, — скорбно покачала головой Варя. — В этом случае и впрямь ничего не бывает хуже ближайших родственников.
— И что же? — перебил её Каменное Муму. — Ты будешь вступать?
Иван только рукой махнул. Затем, взглянув на часы, поспешил перевести разговор:
— Слушайте, нас же Луна уже заждался. Бежим!
Ребята кинулись вниз по Ленинградскому проспекту, перебежали улицу Правды, где длинный, тощий Герасим, зазевавшись, едва не угодил под машину, и, миновав ещё один дом, нырнули в арку. Там они чуть не сбили с ног Луну, который, отчаявшись их дождаться, решил выйти им навстречу.
— Где вы пропадаете? — недовольно спросил Павел. — Торчу тут, торчу, как одинокий пень, а вас все нет.