— Сама не знаю. В такой тьме ничего не поймешь.
Что — то пушистое коснулось ее ноги. «Для крысы, пожалуй, великовато, если тут, конечно, не развелись какие-нибудь мутанты», — подбадривала себя девочка.
Крыс она боялась до ужаса.
Набравшись отваги, она нагнулась, пошарила вокруг себя.
— Мр — р, — раздалось в темноте.
— Лизка, это ведь кошка! — обрадовалась Марфа. — Киса! Киса! Иди ко мне!
— Спятила? — проорала Елизавета. — А вдруг она бешеная? Или у нее лишай?
Однако Марфа, уже нащупав в темноте кошку, взяла ее на руки и принялась гладить.
— Лизка, ты не поверишь! Это мой Черчилль!
— Мяу, — веским басом подтвердил кот.
— Ты уверена? — по — прежнему сомневалась подруга.
— Совершенно! На нем ошейник. И шрам за ухом. Боевая рана. С соседним двортерьером два года назад подрался.
— Слушай, а почему у него глаза не светятся? — всполошилась Лиза.
— К твоему сведению, глаза у животных светятся в темноте, если на них свет. Они его отражают. А здесь чему отражаться?
— Интересно, он — то в подвале что-нибудь видит? — спросила Лиза.
— Мяу, — откликнулся Черчилль.
— А если видишь, найди нам дверь, — потребовала Елизавета.
Кот высокомерно чихнул.
— Это для него слишком сложно, — серьезно проговорила Марфа. — Боюсь, про двери я ему не объясню. А вот к Даниле за помощью отправлю.
— Ага! — На сей раз презрительное фырканье исходило не от кота, а от Елизаветы. — Вот сейчас твой гениальный Черчилль домой возвратится и Даниле на ухо намурлычет, что мы с тобой попали в беду.
— Естественно, не намурлычет, — согласилась Марфа. — Зато я сейчас прикреплю к его ошейнику свой браслет. Даниле вполне достаточно, чтобы понять: мы посылаем сигнал SOS. Еще лучше бы записку отправить, но, увы, писать нечем, не на чем, да и слишком темно.
Снова усевшись на пол, она устроила Черчилля у себя на коленях и, придерживая его одной рукой, вторую вытянула в темноту.
— Сними с меня браслет.
— Обязательно, если только ты скажешь мне, где он.
Марфа пощелкала пальцами.
— Уловила направление?
— Угу. — Лизины пальцы уже нащупывали застежку. — Кажется, справилась, — мгновение спустя объявила она.
— Умница. Теперь, пожалуйста, положи его мне на ладонь, только очень осторожно. Главное, постарайся, чтобы он не упал.
— Знаешь, хватит меня учить, — рассердилась подруга. — Сама как-нибудь соображу. Ну, где там твоя ладонь?
— Да вот она, вот.
Цепочка браслета змейкой заскользила по ее пальцам, когда Черчилль, дотоле спокойно сидевший у нее на коленях, вдруг резко вскочил на ноги. Произошло это так неожиданно, что рука у Марфы невольно дрогнула и змейка пролетела мимо ее ладони.
— Черт! — Она принялась шарить по полу.
— Уронила? — возмутилась Елизавета.
— Не суетись, а главное — не двигайся, — велела Марфа. — Сейчас найду.
Браслет, однако, никак не желал отыскиваться. Чудеса, да и только! Вроде и упал с небольшой высоты, а вот ведь — словно сквозь землю провалился.
Рука шарила и шарила по мусору.
— Нашла!
— Считай, нам сильно повезло. Давай, Марфа, прицепляй его скорее к коту, пока снова не уронила.
Вообще — то на Черчилля у Елизаветы было мало надежды. В отличие от его хозяйки она очень сомневалась, что кот направится отсюда домой, да еще прямиком к Даниле. С какой стати ему так себя вести? Но к вечернему кормлению Черчилль должен прибыть домой. Этого момента он никогда не пропускает. И если их с Марфой не хватятся и не найдут раньше, есть шанс, что кот им поможет. Лучше ведь поздно, чем никогда.
Марфа тем временем ловко намотала на кошачий ошейник браслет и тщательно застегнула его.
— Черчилль, миленький, — зашептала она ему на ухо. — Иди домой! Найди Данилу. Покажешь ему браслет. Очень тебя, котик, прошу. Это важно. Ты понял?
— Мяу, — словно подтвердил тот и, лизнув хозяйку в нос, спрыгнул на пол.
— Ну? — поинтересовалась Лиза. — Он у тебя хоть куда-нибудь пошел?
— Да.
— Жалко, твой Черчилль не собака. Собаки умные и команды действительно понимают. Вон у маминой сослуживицы овчарка даже говорит. И считать умеет.
— Что же она, интересно, говорит? — полюбопытствовала Марфа.
— «Мама». Почти натурально получается. И считает до пяти. Какая цифра на кубике написана, столько раз она и гавкает.
— Это не значит, что она умеет считать, — заспорила Марфа. — Вот если бы ты ей показала три апельсина и она три раза гавкнула, а потом пять раз пролаяла при виде пяти мячиков, то можно было бы говорить, будто она считает. А так — элементарная дрессировка. А я Черчилля не дрессирую и команд никаких ему не даю. Просто с ним разговариваю, ну как с тобой, и он меня понимает.
— Ты себе просто выдумала, — упрямо не соглашалась подруга. — Обыкновенный кот. Ну да, черный, красивый. Глаза у него потрясающего оранжевого цвета. Но и тут ничего необычного нет. И разговоры он слушает с одной — единственной корыстной целью: его интересует исключительно жрачка. Это ты, Марфа, наивная душа, а я давно приметила: стоит твоему Черчиллю услышать про колбасу или курицу, вмиг ушки на макушке и глаз на миску.
— Так именно это и доказывает, что он все понимает.
— Нет. Просто несколько нужных слов заучил и теперь использует приобретенные знания в меркантильных целях. Попробуй ему про ту же еду сказать другими словами, он и не чухнется.
— Как только выберемся отсюда, сразу попробую, — пообещала Марфа.
— Тогда сама убедишься.
— Сперва надо выбраться, а мне уже кажется, это никогда не произойдет.
В пылу спора девочки немного отвлеклись, теперь же, когда кот исчез и они остались одни, на них с новой силой навалилась тревога. Тишина в подвале, кажется, стала еще более гулкой и угрожающей; ее лишь изредка нарушало утробное бульканье в трубах.
— Знаешь, — дрожащим голосом произнесла Лиза, — у меня ощущение, что нас с тобой в могилу засунули и закопали…
Марфа ее перебила:
— В могиле ты лежала бы и ни встать ни сесть не могла. А тут мы с тобой даже ходить можем.
— Некуда тут ходить.
— Не о том, подруга, тревожишься. Меня сильней всего знаешь что пугает? Вдруг этот тип вернется?
— Зачем же ему сюда возвращаться? — У Лизы от страха застучали зубы.
— Если бы знать, какие у него тут дела. Мы его явно спугнули. Вот и представь: вернется, да еще не один. Тогда и впрямь все могилой может для нас закончиться.