— Та-а-ак, — произнес он наконец озадаченно, продолжая пробегать глазами текст, — ты в самом деле сделал это…
— Да, шеф.
— С такой идеологией, — сказал он и отодвинул листок, — человек действительно ощутит себя важным. При полном безделье и то ощутит! Даже полное ничтожество будет считать, что выполняет священную миссию… Гм… Зачем ты этим занимался? Или только сегодня пришла идея, и ты решил записать, блеснуть?
Я покачал головой.
— Что вы, шеф! Я работал две недели. С утра и до утра. Без сна и отдыха.
Он продолжал всматриваться в меня.
— Хороший ты человек, Юджин, — произнес он с некоторым сожалением. — Очень хороший. Другой бы уже давно все сообразил.
Когда я вышел из кабинета, Синтия смотрела сочувствующе, как на тяжелобольного. Я спросил сердито:
— Что случилось?
— Ничего, — заверила она. — Совсем ничего… Только два плюсика возле твоего имени исчезли.
Я прошел мимо до двери, там наткнулся лбом на неожиданную мысль, круто развернулся.
— А минус появился?
— Нет, — заверила она с испугом.
Я вышел в коридор молча, подумал только, что минус может означать все, что угодно. Недаром же Синтия так испугалась.
Вчера купил «Бугатти» за полтора миллиона евро. Просто зашел и купил. Без напряга. Самая дорогая на сегодня машина в мире, но я даже не ужимался в бюджете. Правда, последние месяцы прошли в такой напряженной работе, что иногда ел в дорогом ресторане, иногда на ходу поглощал дешевые бутерброды, иногда вообще забывал перекусить даже на бегу.
Денег на счету подкопилось, даже возникла мысль купить какое-нибудь предприятие, чтобы еще и добавочный доход на случай черного дня.
По-моему, кое-кто из наших так и сделал. Работаем на износ, некоторые не выдерживают нагрузки, сваливают на отдых, подкопив солидную сумму. Остаются по большей мере такие фанаты, как Макгрегор, или безголовые вроде меня. У нас нет лазейки для отступления, мы слишком увлечены возможностями, когда мир можно втихую перекраивать, подталкивать, гасить и разжигать конфликты, вести ускоренным темпом к прогрессу даже тогда, когда уже и большая часть общества желала бы полежать на лугу и понаблюдать за стрекозами.
— Мы все работаем на износ, — сказал как-то Макгрегор, — но надо сделать так, чтобы и все население планеты работало на износ. Пусть даже не подозревая, что это не их желание, а наше.
— Все на износ? — спросил я. — Я как-то застал нечаянно разнос, который вы устроили Штейну…
Макгрегор взглянул на меня остро.
— Вы запомнили?
— А вы? — ответил я вопросом на вопрос. — Мне кажется, вы что-то заметили!
Он досадливо покусал губы, глаза смотрели в одну точку.
— Конечно, заметили.
— И что?
Он устало развел руками.
— Вы не знаете, что это не только со Штейном. Увы, подобное случилось с целым рядом наиболее высокопоставленных… сотрудников.
— Очень жаль, — вырвалось у меня.
Он поморщился.
— Что вы за идеалист такой? Должны радоваться… Не поняли? Освобождаются места наверху…
— Ну как можно!
Он отмахнулся.
— Да шучу-шучу. Устают люди. Пашут-пашут, а потом вдруг… Все-таки мы человеки, а не самопрограммируемые… Нас создавала и программировала эволюция совсем не для такой работы. Это мы сами пытаемся прыгнуть выше головы! Но одни могут, другие — нет.
Его взгляд метнулся мимо меня на экран, я видел, как вздулись желваки, кожа на скулах натянулась, а в глазах появилось затравленное выражение.
— Черт!.. Опять…
— Что стряслось? — спросил я встревоженно.
— Давление растет, — ответил он раздраженно. — В паровом котле…
— В какой стране? — спросил я деловито.
— Данные со всех континентов, — ответил он зло. — Черт, только что принимали экстренные меры, выпускали пар… Внимание! Начальникам отделов срочно ко мне. Срочно.
Минуты через три в кабинет быстро заходили встревоженные сотрудники. На меня поглядывали хмуро, предполагая, что это я виноват в срочном вызове.
Макгрегор нетерпеливым жестом велел всем сесть, сказал жестко:
— Непредвиденное повышение напряженности в обществе!.. Сразу на полпроцента всего за две недели. Это беспрецедентно. Дорогой Фриц, попрошу вас заткнуться со своими пятнами на Солнце! Уже достали. Мне нужны не объяснения, а результаты. Всем временно оставить все проекты и срочно искать пути снижения напряженности в обществе!
Штейн, ощутив, что персонально ничего не грозит, сказал бодро:
— Все сделаем, шеф!.. Не впервые гасить мировые пожары.
Макгрегор посмотрел хмуро, не понравилось, что Штейн недостаточно проникся серьезностью момента, сказал раздельно и жестко, словно произносил самое важное заклинание всех времен и народов:
— Любой ценой, понимаете?.. Любой ценой удержите этих существ от войн!
— Мэйк лав, но во, — вздохнул Гадес.
— Да, — едва не прорычал Макгрегор. — Великий Данциг резко снял накал страстей, направив чувства в сторону секса, но сейчас в сексе дозволено все…
Я вскинул руку. Он рыкнул недовольно:
— Что?
Я поднялся и сказал вежливо:
— Не все. Раньше многое даже между мужчиной и женщиной считалось развратом, вы лично те времена застали, а теперь уже не разврат даже с однополыми. Однако есть еще ниши…
Он прервал резко:
— Не надо подробностей. Я даю вам полную свободу! Делайте все, только бы эти дряни не воевали, не устраивали революций, не искали повода для конфронтаций. Нам нужно прожить мирно еще несколько лет. Чтобы мировое вэвэпэ не снижалось. Всего несколько лет, ясно?
— Куда уж яснее, — пробормотал я и сел.
Он хлопнул ладонью по столу.
— Все. Идите.
Толпясь в дверях, мы поспешно покинули всегда такой гостеприимный кабинет. Я слышал, как Кольвиц пробормотал:
— Не знаю, как вас, а меня ужасает разврат в обществе. Ужас, мы же и насаждаем!
Штейн метнул в него острый взгляд, но ничего не сказал. Промолчал и я. Похоже, именно здесь проходит незримый водораздел между людьми и трансчеловеками, что идут в сингулярность.
Людей ужасает потому, что живут в этом мире, а мы относимся равнодушно, потому что это безобразие в их обществе, не в нашем. В их мире трахаются люди, собаки, насекомые, все недалеко ушли друг от друга, в нашем будет то, что сами возьмем из этой вселенной, если изволим. А еще придумаем себе в миллиарды раз больше высоких радостей, каких люди даже вообразить не могут.