— Разве ты забыла клятву, которая связывает нас всех вместе? Как нам отстраниться от тебя, не предавая при этом наших идеалов?
Обвиняемая: „Можно было бы сказать, что мной руководили Другие. Кто следует за Другими, для того законы нашего ордена уже не действуют. Так написано в…“
— Сестра, нам известен статут нашего ордена.
Обвиняемая потупилась: „Конечно“.
— Чем ты оправдаешь то, что пролила столько крови ради принцессы-язычницы, никогда не служившей нашему делу?
Обвиняемая: „Я не предполагала, что произойдет“.
— Как ты могла оставить ее на попечение нашего собрата, в душевном здоровье которого мы сомневаемся?
Обвиняемая: „Я ошибалась, полагая, что там она будет в безопасности“.
— У сумасшедшего?
Обвиняемая: „Я думала…“
— Вот как, ты думала, сестра? Твои поступки не производят такого впечатления. Твои поступки увеличили пропасть между Древом крови и Древом праха. Будучи комтуршей, ты знала, насколько близка была Церковь к расколу в те дни. Как ты могла поступить столь необдуманно?
Обвиняемая: „Я надеялась свести войну с язычниками к бескровному концу. И осознанно принесла в жертву сотни жизней, чтобы спасти тысячи. Я…“
(В рядах рыцарей, присутствующих на суде, слышатся громкие крики. Маршал ордена угрожает, что заставит их покинуть зал.)
Обвиняемая: „Не важно, что получилось из моих поступков, я всегда действовала из наилучших побуждений“.
(Снова крики.)
— Разве ты считаешь твое похищение принцессы Гисхильды, дочери Гуннара, успехом?
Обвиняемая: „Нет, но ведь нельзя было предусмотреть, что наш собрат предаст нас и…“
— Не говори об ошибках других! Разве не было твоей ошибкой доверять этому брату и предоставлять ему такую ответственность?
Обвиняемая снова кивает: „Конечно, это было ошибкой“.
— Ты сознаешь, какое наказание предполагают правила ордена за ошибки, так сильно повлиявшие на состояние ордена, как твои?
Обвиняемая: „Но кто обманут был и кто подвергает орден опасности, против того должен смело говорить самый нижайший послушник. И обманувшийся должен быть заперт в свинцовом саркофаге до тех пор, пока жизнь не уйдет из него, чтобы душа его никогда не нашла пути к свету и миру и чтобы он не бродил среди нас, мешая миру в душах живущих“.
(Замечание к протоколу: обвиняемая точно процитировала статью СХХV Статута ордена)…»
Выписка из протокола дисциплинарного суда, призванного расследовать
проступки рыцаря Лилианны де Дрой, стр. VII
и далее из записи второго дня слушания дела,
записано на третий день после летнего солнцестояния, в первый год Божьего мира
Люк взволнованно расхаживал туда-сюда по носовому возвышению «Святого Клементия». Вокруг шипело и бурлило море, поднимая к небу отвратительный серный дух. Со временем он перестал бояться. По правому борту виднелись черные клиперы. По левому борту их можно было только угадывать в вонючем тумане. Он чувствовал, как тяжело бороться гребцам с течением прилива.
Из роскошной орденской флотилии из семнадцати кораблей в данный момент видна была только галеаса «Святая Джилл». Она плыла немного позади них и точно так же боролась с течением, как и «Святой Клементий». Люк поглядел на других мальчиков и девочек на том носовом возвышении. С ними были три рыцаря.
— Почему мы не поплыли на борту «Святой Джилл»?
Мишель вздохнула.
— Я тебе уже три раза объясняла. Там для нас не было места.
Люк знал, что на галеасе ночуют не в каютах, а на палубе.
И он видел, что на «Святой Джилл» было еще достаточно места для двоих пассажиров.
Он втайне боялся, что женщина-рыцарь хочет держать его подальше от остальных послушников. Вероятно, она его стыдится. Никогда больше она не была так близка ему, как в тот день, когда они лежали у колодца.
Он ей по-прежнему нравился, он чувствовал это. Но после встречи с лисьеголовым кобольдом и его жертвы белой женщине между ними пролегла пропасть, которую он не смог преодолеть. И все же прошедший год был самым лучшим в его жизни, если не считать часов, когда он занимался алфавитом и математикой. Мишель научила его стрелять и фехтовать. Он научился плавать и стал сильнее. Отцовская рапира была для него по-прежнему слишком велика, но он был уверен, что сможет фехтовать ею еще до того, как отпразднует свой четырнадцатый День имени.
Мишель была строгой, но справедливой. И все же между ними стояло что-то, о чем она не хотела говорить. В этом и была причина того, почему они не поплыли на одном корабле с остальными послушниками. У него возникало нехорошее чувство, что ему придется держать экзамен. Что-то, чего Мишель не могла сделать и к чему она его не готовила.
Люк еще раз прошелся по носовому возвышению. Поглядел вниз, на гребцов. Они медленно ударяли в такт веслами, удерживая корабль на месте.
Вчера утром флотилия наткнулась на лабиринт из рифов и маленьких островов. Никто в здравом уме не поведет свой корабль в такие воды. Люк боялся, как сухопутная крыса, и моряки на борту отчетливо дали понять ему это, подшучивая над ним. Но даже он понимал, что эти воды не пройти кораблю такой величины, как их. Здесь уверенно могла маневрировать разве что рыбацкая лодка!
Вдруг в тумане вспыхнул яркий голубой свет, пламя, вспоровшее тьму. Почти в тот же миг впереди послышалась мелкая барабанная дробь.
Штурман и капитан «Святого Клементия» принялись выкрикивать команды. Люк видел, как гребцы их галеасы вложили себе между зубами деревяшки, висевшие на кожаных ремешках у них на шее. Такт, отбиваемый веслами, стал быстрее. Сто пятьдесят блестящих от пота тел одновременно нагибались вперед и откидывались назад. Стройный корабль сдвинулся с места и преодолел силу течения.
Перед ними на фоне белесой дымки расцвели два сигнальных буя — оранжевые огоньки, мягко покачивающиеся на волнах. «Святой Клементий» держал курс на буи. Капитан галеасы поспешил по мосткам на носовое возвышение. Быстро улыбнувшись Люку, он встал рядом с мальчиком и подозвал штурмана.
— Один румб по левому борту!
— Один румб по левому борту! — повторила коренастая фигура за рулем.
Капитан напрягся, морщины на его лице стали глубже. Люку показалось, что в нем есть что-то от сокола.
Галеаса немного качнулась и теперь направилась прямо между двумя сигнальными буями. Бронзовый таран рассекал темное море. Люк неясно видел скалы под водой. Они показались ему похожими на хищные клыки.
Мальчик поглядел на Мишель. Она опиралась на поручни, и похоже было, что все это ее нисколько не трогает. Как она может быть такой спокойной, когда капитан волнуется?