Настолько обычным голосом, насколько сумел, Бруно сказал, аккуратно ставя копье на палубу:
– Ясно, что это христианское оружие. Не обижайся, но я бы предпочел не оставлять его в руках того, кто более не христианин. Может быть, я его выкуплю у тебя, как мы выкупаем христианских рабов.
«Бранд тоже убеждал меня избавиться от этого копья, – подумал Шеф. – Странно».
– Нет, – сказал он, повторяя свой ответ Бранду. – Я считаю, что это хорошее оружие для победителя, и оно приносит мне удачу. Оно мне полюбилось. Я оставлю его у себя.
Бруно протянул копье Шефу, выпрямился и поклонился в сдержанной немецкой манере.
– Auf wiedersehen, herra, bis auf die schlacht. До свиданья, государь. До встречи в битве.
– Напыщенный ублюдок, – по-английски буркнул Кутред Квикке, глядя, как уходит Бруно.
Шеф спал, где-то в глубине сознания не забывая, что завтра – день битвы. Флот стоял у берега в дюжине миль от входа в залив Бретраборга, строго охраняемый от любых неожиданных вылазок.
* * *
Во сне Шеф сам оказался в заливе Бретраборга, в дальнем его конце, глядя в том направлении, откуда он, Шеф, должен был, как он знал, появиться утром. И действительно, было уже утро, и человек, выглядывающий из-за приоткрытых ставен, увидел корабли, идущие по фьорду в его сторону. Он знал, что они несут ему смерть.
Человек полностью распахнул ставни, встал лицом к надвигающемуся флоту и затянул песню. Эту песню Шеф часто слышал раньше, она была хорошо известна у викингов, любимая песня Бранда. Называлась она «Песня Бьярки» или «Старая песня Бьярки». Но этот человек не повторял ее. Он ее складывал. Он пел:
День пришел, петухи зашумели крылами.
А ублюдки взялись за свои дела.
Очнитесь, очнитесь же, други и воины,
Вы лучше всех, победили Аттилу,
Хваткого Хара и лучника Хрольфа,
Вы люди славных родов, презираете бегство.
Я вас бужу не для медов, не для шепота женщин,
Я бужу вас для бури, для града стрел.
Самоуверенный и ироничный голос всегдашнего наставника Шефа перебил голос поющего:
– Ну, ты так сражаться не будешь. Ты ведь хочешь победить, а не снискать славу. И запомни: хотя я сделаю для тебя все, что смогу, ты должен использовать каждый свой шанс. Для слабости нет места…
* * *
Голоса затихли, оба голоса – и вдохновенного певца, и хладнокровного бога. Когда Шеф проснулся, запели рожки – наверное, именно они и разбудили его – рожки дозорных, возвещавшие, что наступает рассвет и настал день битвы. Шеф лежал, не вставая, радуясь, что как король он, по крайней мере, может дождаться, пока кто-то другой растопит очаг и приготовит завтрак. Нечего и говорить о сражении на пустой желудок, ведь рукопашная битва – тяжелая физическая работа. Он размышлял о своем видении и о прозвучавшей в нем песне.
«Вы люди славных родов, – говорилось в ней, – презираете бегство». Был ли он человеком славного рода? Пожалуй, да. Был ли его отцом бог или ярл, да будь им хоть его отчим, тан Вульфгар, о крови керлов речь не шла. Подразумевало ли это, что он, Шеф, презирает бегство? Что с поля битвы всегда бежали только худородные? Может быть, сам певец не считал, что быть хорошего рода и не бежать с поля брани – одно и то же. А если считал так, то он ошибался.
Как сказал бог, Шеф должен использовать любой шанс. Что-то подсказывало Шефу, что и это тоже ошибка. Да, что-то беспокоило его. Он уселся, позвал своего слугу:
– Вызови ко мне англичанина Удда.
Когда Шеф уже обувался, пришел Удд. Шеф окинул его критическим взглядом. Удд пытался держать себя в руках, но его побледневшее лицо было напряжено. Он уже много дней так выглядел. Неудивительно. Он в течение нескольких недель ожидал мучительной смерти и спасся от нее в самый последний момент. А перед этим он прошел через большее количество испытаний и опасностей, чем выпало бы на шесть жизней подмастерья кузнеца, которым он был когда-то. Для него это было слишком. Однако он не желал сдаваться.
– Удд, – сказал Шеф, – для тебя у меня будет особое задание.
Нижняя губа Удда задрожала, выражение страха на лице проступило ясней.
– Я хочу, чтобы ты сошел с «Неустрашимого» и оставался в арьергарде.
– Почему, господин?
Шеф быстро соображал.
– Так ты сможешь передать весть от меня, если… если нам не повезет. Вот, возьми эти деньги. Этого хватит, чтобы добраться до Англии, если дело так обернется. Если это случится, передай от меня привет королю Альфреду и скажи, как я сожалею, что мы больше не вместе. И передай от меня привет его королеве.
Удд глядел на него с удивлением, облегчением, легким смущением.
– А что еще передать ей, государь?
– Ничего. Ничего. Просто привет и напоминание о старом добром времени. Послушай, Удд. Я больше никому бы этого не доверил. Я на тебя надеюсь. Не подведи меня.
Малыш вышел, по-прежнему с выражением облегчения на лице. Но менее смущенным. Неразумно, подумал Шеф. И прямо противоречит указаниям бога. В этот день Удд может нам понадобиться. Но я больше не в силах видеть его испуганные глаза. Вывести Удда из-под удара – это акт милосердия. А также противопоставления себя циничному богу Ригу, отцу и наставнику Шефа.
Шеф, насвистывая, вышел из-под навеса, удивив дозорных, которые ожидали в такое утро по крайней мере задумчивого молчания. Он приветствовал Квикку, выслушивающего объяснения Удда.
– Квикка, у тебя сохранилась волынка, которую ты сделал зимой? Тогда сыграй на ней сегодня. Если уж это не проймет Рагнарссонов, то их ничем не возьмешь.
* * *
Через несколько часов флот по спокойному морю подошел к заливу, на котором стоял неприступный Бретраборг. Слева от приближающегося с севера флота лежала длинная морская коса. На ней ясно просматривались укрепления Рагнарссонов из четырех катапульт, к которым примыкали метательные машины, а к тем – простые, дешевые и неточные камнекидалки. Рядом с косой, преграждая путь в залив, дюжиной черных теней встали главные боевые корабли Рагнарссонов. Позади них сгрудились суда поменьше, основная масса флота.
Шеф на «Неустрашимом» слышал, как его гребцы ухали, налегая на весла – скорее уже не весла, а целые гребные бревна. Они были в два раза больше обычных весел, каждое держали по два человека, самых сильных во флоте, тщательно отобранных Брандом и Хагбартом. Корабль шел под парусом, чтобы сберечь силы гребцов, но теперь настало время убрать мачту и рею. Поблизости параллельным курсом шли четыре больших корабля короля Олафа, каждый размером с утонувший «Журавль». Они легко поддерживали скорость, гребцы косились на странное судно, которое они сопровождали.