– Но это ведь тоже невозможно! – воскликнул ведущий. – Это совершенно невозможно!
Коляскин согласно кивнул.
– Это невозможно. Далеко не каждый взрослый человек способен на такое. Поэтому я и не делаю никаких выводов. Кстати, сейчас я вдруг вспомнил немаловажную деталь. Буквально за день до случившейся трагедии Сеня приходил ко мне. Меня самого дома не было, но моя супруга утверждает, что парень находился в ужасном состоянии. Видимо, за несколько часов до визита его пытались задушить. Скорее всего струной от рояля или чем-то подобным. Так что версия о ревности, самая востребованная, кстати, нашей печатью, эта версия, на мой взгляд, не совсем состоятельна…
– Удивительно! – совершенно невпопад восклицал ведущий. – Какие вы все-таки можете сделать выводы по поводу всего этого?
Коляскин качал головой.
– Я устал повторять, что не собираюсь делать никаких выводов. Я могу лишь предположить, что определенным силам не выгодно разобраться в данном происшествии. Следовательно, им зачем-то нужен этот «Пригородный инцидент». Кому-то очень выгодно, чтобы с наших улиц исчезли привычные нам четвероногие спутники жизни. Не говоря уж о программе усыновления сирот, оказавшейся на грани срыва…
– И кто эти закулисные силы?
– Не знаю. Предполагать можно все, что угодно. Я хочу сказать одно. Человек и собака идут рука об руку уже почти тридцать тысяч лет. Собака всегда помогала человеку. Во время войны погибло около двадцати тысяч служебных собак. А сейчас их хотят запретить. Зачем это надо, я не знаю. И еще. В нашей стране огромное количество сирот. Что-то около трех миллионов. И едва эта ситуация стала как-то разрешаться, едва программа усыновления сдвинулась с мертвой точки, как тут это…
Коляскин закинул ногу на ногу и стал с улыбкой смотреть в камеру.
– Откровения известного в нашем городе доктора Коляскина поистине сенсационны! – выдал ведущий в микрофон. – Возможно, действительно еще не все стороны «Пригородного инцидента» стали достоянием общественности…
Началась реклама. Мне стало смешно: рекламировали собачий корм. Для крупных и жизнерадостных собак.
Ли отправилась на математическую олимпиаду. Ма с ней. Па поручил меня и Римму Селедке, а сам уехал в свою фирму, сказав, что пришло время как следует погрузиться в работу. Как следует – это значит дня на три.
Это развязало мне руки. Теперь мне не надо было опасаться за Ли и Ма. Оставались Па и Селедка, но я не думал, что Римма с ними что-то сделает. Во всяком случае, пока. У нее другие планы. К тому же в доме есть Бакс. Он умен и исполнителен. Я приказал ему следить за порядком, пока меня не будет. Бакс обещал следить.
Я изучил карту области, висящую на стене в столовой, выяснил направление и номер автобусного маршрута. Я рассчитывал, что до возвращения Ли и Ма я успею. Во всяком случае, должен успеть. Запасов никаких я с собой не взял, просто перед дорогой я как следует подкрепился, попил минеральной водички, съел каких-то добавок, улучшающих мозговую деятельность. И отправился на вокзал.
Мне нужен был маршрут на север. На самом деле у нас попасть на автобус довольно легко, даже не имея много денег. А у меня были деньги. Мне полагалась небольшая пенсия от государства, я говорил, к тому же Па всегда выдавал мне и Ли карманные деньги. Я дошел до первого светофора и, когда показался нужный мне автобус, поднял руку. Водитель пустил меня в салон за треть цены.
Я отыскал свободное место, удобно устроился, завернулся в куртку. Было тепло, безопасно, и я уснул.
Через шесть часов автобус остановился у нужной станции. Водитель разбудил меня, и я вышел на улицу. Перекусил в кафе булочками с сосисками. Потом осмотрелся.
Станция почти не изменилась. Заправка, кафе, домик напротив. Водокачка. Вокруг поля и невысокие холмы. В таких холмах живут эльфы и всякая другая волшебная мелочь. Еще в таких холмах обязательно должны водиться оборотни. Если они существуют на свете, то обитают именно в таких вот маленьких городках. Я взглянул на вывеску кафе. Кафе называлось «У дороги». Как и раньше. Если бы оно называлось «У разорванного ягненка», то я бы точно сказал, что здесь водятся оборотни. Но оборотней все-таки не бывает. А может, и бывает. Если бывают такие, как Римма, то вполне возможно, что есть и оборотни. А может, это вообще одно и то же. Мой старый дом вон за тем холмом, три километра.
Мне вдруг захотелось остаться тут. Уйти в поля и жить в них. Вырыть нору, встречать в ней осень и смотреть, как падают вокруг желтые листья. Но я не мог здесь остаться. Я купил бутылку лимонада и зашагал по дороге.
Через полчаса быстрого хода я добрался до нашей старой усадьбы.
Дом был пуст. Окна и двери заколочены, тропинки заросли сосенками и можжевельником. Все уехали. Видимо, детский дом перевели в другое место. Я проехал четыреста километров впустую.
Сначала я хотел вернуться на автовокзал, но потом вспомнил, что автобус будет только завтра. Ночевать на вокзале не очень хотелось, и я решил остаться в усадьбе, отодрал доски от двери и вошел внутрь.
Дом был пуст. Я поднялся в свою старую комнату. В комнате – ни мебели, ни обоев, ничего. Пусто. Даже газет нет, чтобы постелить на пол. Спать нельзя. Тут я вдруг вспомнил, что в котельной наверняка остались дрова, топчан и какая-нибудь телогрейка, а значит, мне вполне можно переночевать там.
Котельная была открыта. И топчан был. И поленица дров вдоль стены. Я быстро растопил огонь в котле, нагрел помещение, вскипятил в консервной банке воды и устроился на топчане. Да, еще дверь, дверь я припер ломом.
Мне было, с одной стороны, хорошо, с другой – как-то не по себе. Хорошо оттого, что я будто вернулся домой, пусть не совсем в свой, но все-таки в дом. А не по себе потому, что я был один. Я – и холмы со всех сторон, а в холмах кто только не водится…
Я выпил кипятку, закутался в ватник и стал старательно засыпать. Но не получилось. Сначала мыши мешали, затем прогорели дрова, и мне пришлось вставать и подбрасывать в топку поленья.
А потом в дверь постучали.
Сначала я решил, что мне послышалось, но стук сразу же повторился.
– Кто? – спросил я.
– Я, – ответил детский голос.
Я вскочил с топчана. Детский голос ночью, в заброшенном доме… Ненормальность какая-то. У меня промелькнула даже идея, что это Римма меня выследила здесь.
– Не бойся, – сказал голос. – Я Леха.
– И что?
– Я сын Сухого.
– У Сухого не было никакого сына.
– Был, – заверил меня голос. – Еще когда папка тут работал, я был. А потом, когда детдом закрыли, папка к нам в деревню переселился.
– Какой у него руки нет, правой или левой? – спросил я.
– У него обе руки есть, – ответил этот Леха.