Над нами провыл еще один летательный аппарат, похожий на помело, на сей раз пилот был в кожаной куртке, прямо беспечный ездок, честное слово. Коровин проследил за ним взглядом бывалого бывальца.
– Мне кажется, – он сощурился, – мне кажется, там впереди какое-то строение…
Коровин указал пальцем в сторону горизонта.
– Ты посмотри, что там такое, у меня от голода глазные мышцы не в тонусе…
Я посмотрел. Далеко-далеко, километрах в пяти, прямо посреди поля возвышался невысокий крепкий амбар. Амбар как амбар, пшеницу раньше, наверное, хранили. Или табак. В Аргентине в таких амбарах листья табачные вялят. Перед сворачиванием в сигары.
Помело долетело до амбара, описало круг над крышей, зависло, а потом опустилось вниз.
– Странно, – сказал Коровин. – Я что-то чувствую. Какие-то вибрации…
Я прислушался к собственным ощущениям, но никаких вибраций не ощутил.
– Сила. – Коровин сжал кулаки. – Я чувствую силу!
– Это оттого, что мы акации вчера наелись. Акация очень питательна, содержит много хрома…
– Там. – Коровин указал на амбар. – Там что-то происходит! Посмотри, как встала дыбом шерсть у Доминикуса!
Шерсть Доминикуса действительно поднялась дыбом, но этому могло было быть сто двадцать восемь причин. Например, блохоактивность.
– Там что-то необычное… – прошептал Коровин. – Давно я не чувствовал…
– Ну так пойдем, посмотрим. – Я зашагал через лебеду к амбару. – Хуже не будет! Может, там бесплатную еду раздают…
– Это вряд ли. – Коровин стал продираться за мной. – С бесплатной едой у нас напряги…
Мы шагали, наверное, минут двадцать, но амбар не стал ближе, видимо, изначально я не совсем правильно оценил расстояние, до амбара было гораздо дальше. Полуденный воздух искажает расстояние. Мы шагали еще минут двадцать. С таким же успехом.
– Чертова лебеда! – Я попытался выдернуть из земли ближайший стебель, но только поранил руки. – Скрадывает расстояние. Надо шагать быстрее!
Мы пошагали быстрее и заблудились в лебеде, а когда вышли на более-менее высокое место, то обнаружили, что пролетели мимо и теперь амбар находится не впереди, а позади.
Мы развернулись и снова устремились к цели с упорством знатных землепроходцев.
И снова прошли мимо.
В итоге, потратив на попытки приблизиться к амбару почти полтора часа, мы остановились.
– Что это, Коровин? – спросил я. – Что за дела?
Коровин напыжился.
– Это наглядный урок нам, – сказал он. – Что реальное расстоя…
– Коровин, не изображай Алису в Зазеркалье. – Я уже изрядно разозлился и чуть было не отступил от реализуемого сценария. – Как нам добраться до этого сарая?
– Должна быть карта. Если карты нет…
– Короче, пошли отсюда. – Я развернулся в обратную сторону.
– Есть один способ. – Коровин поймал меня за плечо. – Есть.
Коровин стал осматривать окружавшую нас лебеду. Он перебирал стебли, выбраковывал, выбраковывал, потом все-таки обнаружил то, что ему нужно.
– Вот, – сказал он, выдернув один стебель из земли. – Погляди.
Коровин протянул мне лебедину.
– И чего?
Лебедина как лебедина, ничего выдающегося. Хотя… Прямо посреди стебля растение оказалось завязано узлом.
– Это полуденница завязала, – сказал Коровин.
– Полуденница?
– Полуденная ведьма. В каждом поле есть своя ведьма. Ржаница, пшеничница, гречишница, а полуденница – самая главная, самая страшная. Как в каждом омуте свой водяной, так и в поле своя ведьма. В полдень полуденница выходит осматривать владения, а если кого в поле встретит спящего, крышка тому. Смертушка лютая, а потом говорят – солнечный поцелуй. Стебли это она завязывает, выбирает особые – она из них себе гнездо будет вить. С помощью таких стеблей можно искать воду. Дороги тоже можно искать… Я же говорил, что это не простой амбар! Что это амбар необычный, прямой дороги к нему нет, заклятие наложено…
Коровин принялся изгибать стебель лебеды, пытаясь состроить из него что-то вроде лозоходской рогатки. Рогатка не получалась, Коровин мял стебель, пытаясь выгнуть из него надлежащую фигуру, и ругался на незнакомом мне, кажется финском, языке. Коккола-шмоккола, утсиски-шмутсиски, сплошная, короче, линия Маннергейма.
Неожиданно потемнело – я задрал голову и обнаружил, что над нами медленно проплывает небольшой, похожий на чахоточный огурец дирижабль.
– Смотри, – я указал пальцем. – Цеппелин.
Коровин оторвался от стебля и посмотрел вверх.
– Не знал, что здесь такие летают… – сказал он. – Как я отстал, однако, от жизни…
Я же подумал о другом. О том, как удобно на самом деле путешествовать на дирижабле. Дирижаблить, так сказать. Или дирижабить. За дирижаблем будущее – сейчас во всех странах дирижаблестроение возрождают.
– Это же Энлиль! – неожиданно восхитился Коровин. – Энлиль!
– Бог ветра, что ли? – спросил я.
– Какой еще бог ветра?!
– Энлиль – бог ветра в шумерской мифологии, – сказал я. – Там еще Шамаш есть – за справедливость отвечает…
– А, теперь понятно… – покачал головой Коровин. – Вообще-то он Энлиль Сироткин.
– Как?
– Энлиль Васильевич Сироткин, гражданин Российской Федерации.
– Удружили родители с именем, – сказал я. – Похоже на современную книжку. Во всех современных книжках родители называют детей как-то по-дебильному. Пирамидонец, Тиамат опять же, Кремний… Прикинь, в детский сад приводят Тиамат Валерьевну…
Коровин согласился:
– Да, да, оригинально, конечно, тут много смешных имен… Но с Сироткиным по другому, родаки у Энлиля действительно стуканутые были, закончили Институт стран Востока и Азии и пятнадцать лет работали в Багдаде…
– Атомную бомбу Саддаму строили?
– Вавилон раскапывали. Сам Энлиль, кстати, там родился, в Багдаде. Наверное, потому его так и назвали…
Вторую свою картину, сюжет № 2, я назову просто. «Энлиль». И изображу все так. Поле лебеды без краев, по небу к нему тянется дирижабль. И два мальчика смотрят ему вслед.
Красиво.
Дирижабль Энлиля подлетел к амбару, завис. Откинулся люк. Я вдруг подумал, что сейчас из люка вывалится рояль, вывалится, с тоскливым звуком упадет в лебеду. А почему бы, собственно говоря, роялю не выпасть? Выпадение рояля не пойдет вразрез с общей логикой Планеты Х.
Но рояль не выпал. Из люка вывалилась веревочная лестница, по лестнице спустились два субъекта в длинных неудобных хламидах неопределенного цвета.