А когда несколько человек в разных странах и даже эпохах слышат одно и то же, это уже, как говорится, подтвержденное экспериментальное доказательство. Как существования Творца, так и Его воли, Его заинтересованности в том, чтобы мы повзрослели наконец и пришли к Нему.
– Теперь будем ждать реакции Запада, – сказал Медведев мрачно. – Это ж какой повод!
Мы вошли в кабинет, там стоял Волуев, в руках пульт, на всех экранах поднимаются клубы дыма, мелькают люди в десантных комбинезонах, иногда с тяжелым урчанием проползают тяжелые танки. Я рассмотрел надписи на английском, немецком, французском, а Медведев еще не понял, что это не Москва, смотрит угрюмо… или все-таки понял, а угрюмо потому, что и заокеанские земли, как европейские, – тоже наши, а каждый взорванный дом или убитый человек – удар и по нам, по России, как частице, пусть даже очень немалой, этого огромного цивилизованного мира.
На боковом экране жарко вспыхнула политая бензином пирамидка из старых автомобильных покрышек, черный удушливый дым сразу же перекрыл видимость, головной танк в нерешительности остановился.
Ростоцкий сказал раздраженно:
– Это не имортизм, это мальчишество какое-то!
– Там и мальчишки резвятся, – сообщил Мазарин. – Имортисты всем забавы нашли по душе.
Я стиснул кулаки, стараясь делать это незаметно, едва не молился страстно и неистово, ибо то, что вчера у нас творилось всего лишь в Москве, сейчас во всех крупных городах США, в Париже и трех других городах Франции, в Берлине и Дрездене, а также во всех столицах европейских государств.
Волуев повернул ко мне голову, я увидел бледное лицо с покрасневшими от бессонницы глазами.
– Господин президент, я без специалистов скажу, что интервенции в Россию не будет.
За нашими спинами появился Потемкин, мне показалось, что стал еще выше, осанка княжеская, с такой въезжают в покоренные города и страны.
– Во всех столицах, – проговорил он очень ровным голосом, в котором звенело мальчишечье ликование, – имортисты вышли на улицы и полностью парализовали жизнь! Вы полагаете, их цель всего лишь остановить интервенцию? Три ха-ха, как сказал бы наш господин Скалозуб Михаил Потапович. Баррикады построили высланные ими мальчишки, а сами они в своих кругах уже заявили, что отныне власть в их странах переходит к ним, имортистам!
Медведев вздрогнул, с силой потер ладонью лоб. Посмотрел дикими глазами, снова потер, мне почудился скрип, словно терли крупным наждаком по каменному валуну.
– И что теперь? – спросил он почти жалобно. – Это же все наши бюджеты надо менять!.. Если теперь ни русских, ни французов – одни имортисты? А как же грозные и непобедимые США?..
Они вперили взгляды в меня, я отмахнулся:
– Да какие там США? О них можно вспоминать как о Древнем Риме. Даже находить какие-то доблести, как отыскиваем в том римском обществе. Или как приписываем уничтоженным индейцам доблесть, красоту, благородство, даже сверхъестественную мудрость и магию, хотя вообще-то дикари были еще те! Уничтожение их было правильным делом переселенцев…
Медведев повторил с прежней растерянностью:
– Так как же? Россия – это такая машина, надо прямо щас начинать куда-то поворачивать, чтобы через год стало заметно, повернули хоть чуток али все так же…
Я отмахнулся, глаза мои смотрели сквозь стены и пространство, туда, где на Востоке медленно поднимается широколицый гигант с непроницаемым лицом.
– Повернем… Но теперь другая опасность. Хоть и очень далеко пока…
Медведев встревожился, остальные смотрят вопросительно.
– Какая, господин президент? – спросил Потемкин очень уважительно. Никогда таким голосом не спрашивал, словно это теперь только я стал для него князем, а то и вовсе императором.
– Китай, – ответил я с трудом.
Он высоко вскинул брови, на удлиненном высокомерном лице появились признаки сильнейшего удивления.
– Не вы ли говорили, господин президент, что Китай нам никак не опасен, что нет чужой территории, где находилась бы нога китайского солдата? Это что, фигня?
– Не фигня, – возразил я. – Так в самом деле. Из-за чего Китай неуязвимее. Это Россия да США перли на всех парах, бездумно захватывая и подминая под себя, как два могучих катка. Когда СССР рухнул, США решили, что вот теперь им все можно, поперли в одиночку грести и подминать, на том и поскользнулись. Тогда я все время говорил, что Китай не опасен, а опасаться надо США. А всем вам почему-то казалось, что Китай вот-вот перейдет наши беззащитные границы и хлынет всей массой, захватывая Дальний Восток, а нам надо будет просить помощи у США!.. Я тогда говорил и сейчас говорю, что Китай нам не опасен… и не будет опасен еще очень долго!
Медведев почесал затылок, сказал просительно:
– Нет, уж скажите проще. По-людски. Что тревожит сейчас?
– То, что Китай с падением США вскоре станет самой могучей державой мира, меня не тревожит. Китай живет многие тысячелетия, он уже привык, что на окраинах его империи, что находится, конечно же, в середине мира, возникают и исчезают многие страны, государства, народы… Потому Китай не станет сразу вот так демонстрировать свою мощь.
Он смотрел с недоумением:
– А в чем опасность?
– Китай ведет себя безукоризненно, – сказал я. – Никуда не лезет, ничьи земли не захватывает. Своего мнения никому не навязывает. Он просто медленно, но без спадов укрепляет свою экономическую мощь. Укрепляет и укрепляет. Укрепляет и укрепляет. У него уже сейчас полтора миллиарда населения… Полтора миллиарда одной национальности! Это все китайцы. Это не загадочные россияне, в которые входят и чеченцы, и татары, и еще сто пятьдесят народов. Это даже не Англия, Франция, Германия и прочие бывшие монолитные страны, где сейчас треть населения – негры, арабы, где ислам стремительно теснит христианство!.. Китай – монолит. Это меня и страшит… Понимаете?
– Начинаю догадываться…
– Китай чересчур безукоризнен… Да, возможно, становлюсь чересчур подозрительным. Но я начинаю бояться Китая! Его огромной мощи. А кого боятся, того начинают ненавидеть. Кого ненавидят, тому вредят. Против того начинают замышлять… Я подозреваю Китай в том, что их имортисты… там, кстати, уже полмиллиона имортистов!.. все равно останутся китайцами. В смысле, в первую очередь китайцами, а уж потом – имортистами.
– Это возможно?
– Разве с коммунизмом не так? – напомнил я. – Это в других странах он интернациональное движение, не признающее рас и наций. Но только не в Китае. В Китае свой коммунизм – китайский.
Лицо Медведева стало наконец обеспокоенным, но Волуев и Мазарин хитро переглянулись, да еще Ростоцкий заулыбался, все трое смотрели на меня с новым выражением удивления, почти и еще чего-то, чему я не стал подыскивать названия. В глазах Волуева прочел, что заокеанского монстра еще не успели похоронить и сплясать на его могиле, это же обмыть надо, а нашему президенту это такая малость, это вчерашний день, он уже планирует, чтобы к планетам и звездам уходили экипажи землян, а не землян и китайцев…