Я наткнулся на нее, из-под ее куртки вывалилась связка разнокалиберных ключей. Длинные, короткие, всякие.
Ну да, куртка из толстой красно-черной кожи. Дурацкая, это Шнобель верно сказал. На плече номер «77», на спине надпись «D. Racing», я тогда еще подумал, что вряд ли девчонка занимается гонками на драгстерах...
Номер «77» и «D. Racing» светились зеленоватым. Волосы неопределенного цвета, какие-то пегие перья.
Фиолетовые солнцезащитные очки, хотя вроде бы вечер. Очки нацепила. Ночью в очках ходят одни... Лицо...
Я тупо улыбнулся и сказал:
– Я это... Тут хожу...
Со стороны парадного входа провопили еще. Новенькая поглядела в сторону вопля.
– У меня тут... – пробормотал я. – Застряло, короче...
Надо было мне удивиться. Надо было мне поинтересоваться, что там случилось. Кто там так орет. Но я лопухнулся. Не знаю почему, но лопухнулся, обычно перед девчонками я крут, а тут чего-то не так...
Не знаю даже...
Я сказал:
– Это не я вообще-то... Я не хотел...
Новенькая слегка пожала плечами. Ничего. Не красивее Мамайкиной, конечно. Глаз не видно, это плохо.
И тут я лопухнулся еще больше.
– Никому не говори, а? – попросил я. – Пожалуйста...
Новенькая снова пожала плечами.
– Спасибо! – Я схватил ее за руку, пожал.
Ладонь у нее была сухая и теплая, и какая-то...
Не знаю...
Заглянул я этой зимой в живуголок, а там Верка Халиулина показывала первоклашкам шиншилл. Шиншиллы были похожи на белок и на кроликов одновременно, только серо-голубоватого цвета. Каждый первоклассник мог погладить шиншиллу или даже взять ее на руки. Мне тоже захотелось потрогать шиншиллу, я цапнул ее и почувствовал необыкновенную теплоту и даже какую-то радость. Потом Верка рыкнула, что хватит лапать, шерсть от этого скатывается, и шиншиллу отобрала. Но я еще долго чувствовал тепло, долго.
Сейчас было то же самое, не знаю...
– Он такой придурок... – сказал я и разжал ладонь.
Потом наклонился, поднял ключи и сунул ей в руку.
Новенькая развернулась и не спеша пошла к воротам. Я снова принялся выдирать фляжку из-под колеса, но фляжка держалась плотно. Тогда я сделал вот что.
Достал ножик и пропорол-таки шину. Прорезал в ней дыру. Воздух вышел, «Хаммер» просел, фляжка выскочила. Спрятал ее в карман и побежал к забору.
Правая рука у меня пылала, и уши, кажется, тоже.
Что за тупость – ходить ночью в очках?
Было воскресенье, Мамайкина спросила:
– Лихорадка, значит? Субботний вечер, значит?
Я поморщился. Сегодня Мамайкина выглядела слишком гламурно. Даже для такой гламурщицы, какой была Мамайкина, она выглядела гламурно. Слишком много розового, через край. Собираясь в гости к приятелю, так гламурно не наряжаются.
Я сощурился и принялся подозревать.
В последнее время Мамайкина заглядывалась на Чепряткова, это мне не нравилось. Такой конкурент, как Чепрятков, мне был совсем не нужен, состязаться с Чепрятковым было трудно. Чепрятков был силен, не туп и изящно порочен. Ну его.
– Значит, вчера с Шнобелем оттопыривались? – Мамайкина повторила свой тупой и незамысловатый вопрос.
– Чего? – типа не понял я.
– Вчера весь вечер в «Бериозке» зависали, значит...
Мамайкина достала из-за спины рюкзачок, который изготовила своими руками из голубого плюшевого мишки. Вспорола ему живот, а в рану вшила замок-«молнию», добрая девочка.
Из рюкзачка был извлечен водный пистолет (я отметил, что пистолет тоже умудрялся выглядеть гламурно), Мамайкина поболтала пистолетом и принялась стрелять в меня газировкой.
– Получи, гад, получи! – Мамайкина расстреливала меня – так что через минуту я был перемазан в малиновом сиропе и изрядно огазировлен.
Хорошо, что заряд в пистолете быстро исчерпался и Мамайкина спрятала оружие обратно в мишку.
– Повеселились, гадики...
– Ну... – Я повинно развел руками. – Так, понимаешь, получилось. А откуда ты узнала?
– Твой друг-дебил Шнобель все раззвонил.
– Все? – напрягся я.
Испугался, что Шнобель по обыкновению разболтал о наших вчерашних приключениях своей Лазеровой. А Лазерова передала Мамайкиной. А Мамайкина...
Хочешь довести что-то до ушей всего Лицея – расскажи по секрету Мамайкиной.
– Лазерова сказала, что вы весь вечер оттопыривались по полной. Мог бы и меня пригласить, между прочим, я «Бериозку» люблю...
Я понял, что у Шнобеля все-таки хватило ума промолчать. Не все выложил. В этот раз.
– Понимаешь, – я сделал заговорщицкое лицо, – тут не все так просто...
Любопытная Мамайкина хотела было придвинуться ко мне на расстояние шепотовой слышимости, но не получилось – кресла были привинчены.
– Тут все не так просто, – повторил я. – Я знаю, ты пишешь книгу, тебе это может быть интересно...
Мамайкина оторопела. О перспективах написания книги она, видимо, пока еще не задумывалась.
Я продолжал:
– Понимаешь, Шнобель, он собирается...
– Бросить Лазерову! – с каким-то болезненным удовольствием сказала Мамайкина.
– Ну, как сказать...
– А может, она с другим лазает?!
Эта идея привела Мамайкину в зверский восторг, мозг снова включился, про книгу она позабыла. Воображение Мамайкиной заработало на шестой передаче, и она принялась лихорадочно и вслух размышлять:
– Да, Лазерова болтается с другим... Не из нашего Лицея... Из химико-технологического... Он... он... Он негр!
Я был разочарован. Думал, что Мамайкина умеет выдумывать лучше. Не, так ей книгу не написать.
– Негр... – смаковала Мамайкина. – Камерунец... камерунский принц! Он весь в перьях и татуировках! И он ее хочет забрать в Африку! А Шнобель вызвал его на дуэль! На пистолетах...
– На эспадронах, – уточнил я как бы невзначай.
Я вспомнил вчерашнее поведение Шнобеля и решил ему немножко отомстить.
– На чем? – заинтересовалась Мамайкина.
– На эспадронах, – повторил я. – Это такие сабли тупые, на них всегда вызывают, если не до смерти хотят. Только смотри, это большой секрет!
– Ты же знаешь, я – могила Тамерлана! – заверила Мамайкина.
– Не сомневаюсь, – серьезно покивал я.