— Спасибо, Джо, — сказала она по пути к двери.
— В общем, — закончил он свое сбивчивое повествование, — Джеймси О'Коннор вел этот автобус и великолепно справился. Не забудь, пожалуйста, вернуть чашку! — крикнул он и пробормотал про себя: — Кофе с собой, вы когда-нибудь такое слышали?
Дойдя до двери, Элизабет крикнула:
— Джо, а ты никогда не думал купить кофеварку? Тогда ты бы мог делать латте, капучино и эспрессо вместо этой растворимой жижи. — Она подняла вверх свою чашку.
Джо скрестил руки на груди, облокотился на прилавок и ответил скучающим голосом:
— Элизабет, если тебе не нравится мой кофе, не пей его. Я вот пью чай. Есть только один вид чая, который я люблю. Он называется Чай. Без всяких там выкрутасов.
Элизабет улыбнулась:
— На самом деле существует много разновидностей чая. Китайский…
— Давай иди уже! — Он махнул рукой в сторону двери. — Если бы все было по-твоему, мы бы пили чай с помощью палочек и клали бы в кофе крем с шоколадом, как будто это десерт. Но раз уж ты сама заговорила об этом, я тоже кое-что предложу: почему бы тебе не купить в офис чайник и не избавить меня от этих мучений?
— А заодно и от бизнеса, — улыбнулась Элизабет и вышла на улицу.
Городок потянулся, зевнул и теперь сонно перемещался из кровати в ванную. Вскоре он будет умыт, одет и окончательно проснется. Как обычно, она была на шаг впереди, даже если опаздывала.
Элизабет всегда приходила первой, она любила тишину и покой, царившие в офисе по утрам. Это помогало ей сосредоточиться на том, что предстояло сделать, до прихода коллег и возникновения пробок на дорогах. Элизабет нельзя было назвать смешливой и разговорчивой. Так же, как и с едой, которую она поглощала только для того, чтобы не умереть, она говорила только для того, чтобы сказать то, что хотела. Она не принадлежала к тому типу женщин, чьи разговоры слышала в ресторанах и кафе, хихикавших и сплетничавших о том, что кто-то когда-то кому-то сказал. Попусту молоть языком было ей неинтересно.
Она не анализировала, не разбирала до мельчайших нюансов чужие слова, взгляды и обстоятельства. Для нее не существовало двусмысленности, она всегда имела в виду именно то, что говорила. Дискуссии и жаркие споры не приносили ей удовольствия. Но, сидя в тишине своего маленького кабинета, она понимала, что именно поэтому у нее нет компании, друзей. Когда-то она пыталась их завести, особенно в колледже, когда хотела обрести почву под ногами, но и тогда ей быстро приедалась бессмысленная болтовня.
Она не страдала от отсутствия друзей даже в детстве. Ей нравилось быть наедине с собой, нравилось думать о чем-нибудь в одиночестве, а когда она подросла, ее развлечением стала Сирша. Элизабет и тогда рассчитывала только на себя, гордилась своей организованностью и считала, что распоряжаться своим временем гораздо удобнее одной, чем в компании. Вернувшись из Нью-Йорка, она устроила ужин с соседями у себя дома. Хотела начать новую жизнь, завести друзей, как большинство людей, но Сирша, по своему обыкновению, ворвалась в дом и за пять минут умудрилась оскорбить всех сидящих за столом. Рея Коллинза она обвинила в том, что у него интрижка на стороне, Верни Конвэй, по ее словам, сделала операцию по увеличению груди, а шестидесятилетний Кевин Смит, как она заявила, похотливо смотрел на нее. Следствием бессвязных выкриков Сирши стал плач девятимесячного Люка, покрасневшие лица гостей за столом и сгоревшее каре ягненка.
Конечно, ее соседи не были настолько глупы, чтобы считать, что Элизабет в ответе за поведение сестры, но после того случая она сдалась. Не настолько уж она стремилась к обществу, чтобы мириться с унизительной необходимостью все время что-то объяснять и извиняться.
Молчание она любила куда больше, чем все слова в мире. В нем она находила покой и ясность. Но не по ночам, когда беспорядочные мысли не давали ей заснуть, будто тысяча голосов в ее сознании вдруг принимались говорить наперебой, замолкали, перебивали друг друга, так что ей едва удавалось сомкнуть глаза.
Сейчас ее беспокоило странное поведение Люка. Слишком уж надолго задержался этот Айвен в голове ее племянника. Все выходные она наблюдала за тем, как Люк ходит, разговаривает и играет сам с собой. Он смеялся и хихикал, как будто проживал лучшие моменты своей жизни. Вероятно, надо что-то предпринять. Но рядом не было Эдит, которая справилась бы с этим так же чудесно, как справлялась со всем остальным. Наверно, Элизабет должна сама знать, как поступить. И снова она столкнулась с неведомыми тайнами материнства, и ей не у кого было спросить совета. И не с кого брать пример. Впрочем, она уже поняла, чего не надо делать, и то хорошо. До сих пор она следовала лишь своей интуиции и совершила несколько ошибок, но в целом считала, что справляется и Люк растет воспитанным, спокойным ребенком. Или, может быть, она все делает неправильно? Вдруг Люк кончит как Сирша? Где она так ошиблась, когда Сирша была маленькой, что сделало сестру такой, какая она сейчас? Элизабет застонала и опустила голову на стол.
Она включила компьютер и, пока он загружался, пила кофе маленькими глотками. Она зашла в «Google», набрала «воображаемый друг» и нажала «Поиск». На экране появились ссылки на сотни сайтов. Полчаса спустя она уже гораздо меньше переживала из-за ситуации с Айвеном.
К своему удивлению, она узнала, что воображаемые друзья — явление очень распространенное и не представляет собой проблемы, пока не мешает нормальной жизни. И хотя сам факт наличия воображаемого друга никак не вписывался в нормальную жизнь, это, по мнению врачей из Интернета, не являлось проблемой. Чуть ли не на каждом сайте ей советовали почаще спрашивать у Люка, что сказал или сделал Айвен, — только так можно выяснить, что творится в голове у самого мальчика. Это помогло Элизабет принять решение накрывать отныне стол не только для себя и Люка, но и для их фантомного гостя и не указывать без конца племяннику на то, что его друг существует только в его мыслях. Она с облегчением узнала, что воображаемые друзья — признак творческого склада ума, а не мучительного одиночества или стресса.
Но Элизабет все равно не могла это принять. Это противоречило всем ее убеждениям. Ее мир и мир фантазий лежали в разных плоскостях, и притворяться ей было очень сложно. Она не умела сюсюкать, не умела изображать, будто прячется, закрыв ладонями лицо, или соглашаться с тем, что плюшевый мишка действительно умеет разговаривать. В колледже она не могла даже читать тексты по ролям. Она выросла, зная, что нельзя витать в облаках, как мать, иначе попадет от отца. Это привили ей в раннем детстве, а теперь эксперты в Интернете убеждали ее, что все надо изменить.
Она допила остатки холодного кофе и прочла последнюю строчку на экране:
Воображаемые друзья исчезают в течение трех месяцев, вне зависимости от того, способствуете вы этому или нет.
Через три месяца она будет счастлива проводить Айвена и вернуться к нормальной жизни. Она пролистала календарь и обвела август красным фломастером. Если к тому времени Айвен не покинет ее дом, она откроет дверь и сама покажет ему дорогу.