Она почувствовала чье-то присутствие и обернулась. В дверях стоял Бенджамин.
— Простите, я бы постучал, но, — он поднял руки, — двери нет.
Элизабет приветливо ему улыбнулась.
— Восхищаетесь моей работой?
— Это сделали вы? — Она повернулась к стене.
— Думаю, это мое лучшее произведение, — ответил он, и оба в молчании уставились на стену.
Элизабет вздохнула:
— Это ничего мне не говорит.
— Да? — Он шагнул в комнату. — Вы даже представить себе не можете, как сложно создать произведение искусства, которое вообще ничего не говорило бы. Всегда найдется какая-нибудь интерпретация, но в этом случае… — он пожал плечами, — ничего. Никакого послания.
— Признак истинного гения, мистер Уэст.
— Бенджамин, — поморщился он. — Я продолжаю настаивать, пожалуйста, зовите меня Бенджамин, а то я чувствую себя похожим на своего учителя математики.
— Хорошо, но вы можете продолжать звать меня мисс Эган.
Когда она опять повернулась к стене, он заметил, что уголки ее губ поднялись в улыбке.
— Как вы думаете, есть ли какая-то вероятность, что детям понравится эта комната в таком виде? — с надеждой спросила она.
— Хм. — Бенджамин стал размышлять вслух. — Особенно весело им будет играть с торчащими из плинтуса гвоздями. Я не знаю, — признался он. — Вы не у того спрашиваете. Для меня дети — существа с другой планеты. У нас с ними не много точек пересечения.
— Как и у меня, — виновато пробормотала Элизабет, думая о своей неспособности наладить хорошие отношения с Люком, как это получилось у Эдит. Хотя, после того как она познакомилась с Айвеном, она стала проводить с племянником больше времени. То утро в поле было для нее огромным шагом вперед, однако, оставаясь с Люком наедине, она все равно не позволяла себе дурачиться вместе с ним. Это Айвен на миг выпустил на волю затаившегося в ней ребенка.
Бенджамин сел на корточки, упершись для равновесия рукой в грязный пол.
— Ну, в это я никогда не поверю. У вас же есть сын, не так ли?
— О нет, у меня нет… — начала она и запнулась. — Это мой племянник. Я усыновила его, но дети — последнее, что я понимаю в этом мире. — Сегодня слова как-то сами собой срывались у нее с языка. Где та Элизабет, которая умела вести разговор, не выбалтывая подробностей своей жизни? В душе у нее как будто открылись шлюзы, и ей не удавалось сдержать то, что рвалось наружу против ее воли.
— Ну, кажется, вы хорошо понимали, чего он хотел в воскресенье утром, — мягко сказал Бенджамин, взглянув на нее по-другому. — Я проезжал мимо и видел, как вы танцевали в поле.
Элизабет вытаращила глаза, смуглая кожа у нее на щеках порозовела.
— Вы и, судя по всему, весь город. Но это была идея Айвена.
Бенджамин засмеялся:
— Айвен не дает вам скучать?
Элизабет задумалась, но Бенджамин не стал ждать ответа.
— По-моему, вы должны просто сидеть тут, как вы это и делаете, и пытаться поставить себя на место детей. Обратитесь к своему безудержному воображению. Если бы вы были ребенком, чем бы вы захотели заняться, оказавшись в этой комнате?
— Кроме того, чтобы выбраться отсюда и побыстрей вырасти?
Бенджамин поднялся с пола.
— Как долго вы планируете пробыть в нашем мегаполисе? — поспешно спросила Элизабет. Она не хотела отпускать его, бессознательно оттягивая момент, когда ей придется признаться себе, что впервые в жизни у нее нет ни малейшего представления о том, что надо делать.
Бенджамин, почувствовав ее желание поговорить, снова опустился на пол, и Элизабет с трудом отмахнулась от представшей перед ее мысленным взором картины — миллионы ползущих по нему пылевых клещей.
— Я хочу уехать, как только будет вбит последний гвоздь, а стены покрыты последним слоем краски.
— Вы явно без памяти влюбились в наши места, — саркастически заметила Элизабет. — Неужели вас не впечатляют панорамные виды графства Керри?
— Да, виды хороши, но я уже провел среди этих видов полгода и теперь не отказался бы от чашки хорошего кофе, от магазинов числом более одного, где можно купить одежду, и от удовольствия прогуляться по улицам, где прохожие не таращились бы на меня так, как будто я сбежал из зоопарка.
Элизабет рассмеялась.
Бенджамин поднял руку.
— Я не хочу никого обидеть, нет-нет, Ирландия — прекрасная страна, просто я не поклонник маленьких городов.
— Как и я… — От этой мысли улыбка Элизабет увяла. — Так откуда же вы все-таки сбежали?
— Из Нью-Йорка.
Элизабет покачала головой:
— Но у вас не нью-йоркский выговор.
— Да, вы меня поймали. Я из города Хэкстон, штат Колорадо, о котором вы наверняка много слышали. Он известен массой вещей.
— Например?
Он поднял брови:
— Абсолютно ничем. Это маленький город в большой пыльной низине, старый добрый город фермеров с населением в тысячу человек.
— Вам там не нравилось?
— Не нравилось, — твердо ответил он. — Можно сказать, я страдал там от клаустрофобии, — добавил он с улыбкой.
— Я знаю, каково это, — кивнула Элизабет. — Похоже на Бале-на-Гриде.
— Да, немного напоминает ваш город. — Бенджамин посмотрел в окно, он явно слегка расслабился. — Все машут тебе, когда ты идешь мимо. Они понятия не имеют, кто ты такой, но машут.
До сих пор Элизабет этого не осознавала. Она мысленно увидела своего отца в поле: на голове закрывающая лицо кепка, а рука, поднятая под прямым углом, приветствует проезжающие мимо машины.
— Они машут в полях и на улицах, — продолжил Бенджамин. — Фермеры, старушки, дети, подростки, новорожденные и серийные убийцы. Я тоже теперь так делаю. — Он подмигнул ей. — Могут даже помахать, подняв над рулем всего лишь указательный палец, когда ты переходишь дорогу. Если не контролировать себя, то, черт возьми, уезжая, будешь махать коровам.
— А коровы, скорее всего, помашут вам в ответ.
Бенджамин громко рассмеялся.
— Вы когда-нибудь думали о том, чтобы уехать?
— Я не просто думала. — Элизабет помрачнела. — Я уехала, и тоже в Нью-Йорк, но у меня есть обязательства здесь, — быстро сказала она, глядя в сторону.
— Ваш племянник, да?
— Да, — тихо ответила она.
— Ну, когда покидаешь маленький город, в этом есть одна хорошая вещь. Все будут без вас скучать. Те, кто остались, непременно заметят ваше отсутствие.
Они пристально посмотрели друг другу в глаза.
— Пожалуй, вы правы, — сказала она. — Хотя это некоторый парадокс. Мы оба перебрались в огромный, шумный, многолюдный город только затем, чтобы отгородиться от людей и почувствовать себя в одиночестве.