– Это уж точно. – Юрий допил пиво и поднялся. – Заходите в гости, каюта триста двадцатая, на третьем этаже.
– На палубе, – поправила его жена.
– Один хрен, – махнул он рукой, обнимая супругу.
Они ушли.
– Хорошие люди, – задумчиво сказала Тоня; в купальнике она сидеть за столиком стеснялась, но и юбочка с легкой маечкой ей шли необыкновенно. – И, по-моему, счастливые.
– Мне тоже так показалось, – кивнул Тарас, потаенно любуясь девушкой. То, что они остановились в одной каюте, еще ни о чем не говорило, учитывая просьбу Тони, однако и это зыбкое равновесие «платонической любви» не могло длиться долго. Он хотел ее и ничего не мог с собой поделать. Хотя, с другой стороны, твердо знал, что не посмеет – без ее воли и согласия.
– Папа очень любил маму, – продолжала Тоня тем же тоном; она уже привыкла к своему положению, понимая, что родителей нет и не будет. – Они тоже были счастливы. Таких других счастливых людей я не встречала. Но они, наверное, были исключением.
– Я так не думаю, – не согласился Тарас. – Счастливых людей мало, но они есть, вот как Юра с Валей.
– И они тоже – исключение, а как говорится: исключение подтверждает правило.
– Глупости, древние мыслители, на которых привыкли ссылаться наши комментаторы их знаний, просто неправильно перевели латинское изречение, которое гласит: исключением поверяется знание. То есть исключение отвергает правило, им оно проверяется, ибо что это за правило такое, если подтверждается своей противоположностью?
Тоня наморщила лоб, призналась с удивлением:
– Я никогда об этом не задумывалась… действительно, ты прав!
– Не я – мудрецы, наши предки.
– Ты знаешь язык, как настоящий филолог. Вот, кстати, ты обещал научить меня древнему языку.
– Только не здесь, – засмеялся Тарас, с облегчением уводя разговор от скользкой темы. – Представляешь, если мы сейчас в голос запоем «здраво»?
Тоня фыркнула, тряхнула отросшими до плеч волосами.
– Представляю! Начали бы обходить стороной. Между прочим, я бы тоже искупалась. Пойдем поищем бассейн?
– Чего его искать? – Тарас встал. – Он на верхней палубе. Переодеваемся и идем. Кстати, все забываю спросить: как тебе показался Марат?
Перед отлетом они все-таки успели забежать в больницу и навестить теннисиста. Он выздоравливал, мог ходить, но пальцы на руках срастались медленно, и находиться ему в больнице предстояло еще долго.
– Он умный и самоуверенный нахал, – ответила Тоня равнодушно, – хотя, наверное, хороший человек. Мне не понравилось, как он смотрит.
– Как?
Девушка смутилась.
– Так… оценивающе… с хитрецой… наверное, у него много знакомых девушек.
Тарас засмеялся.
– Да уж, хватает. Я еще не видел той, которой он бы не нравился. Ты первая.
– А почему он назвал тебя графом? Ты из какого-то графского рода?
– Это школьное прозвище, – с улыбкой пояснил Тарас. – В детстве я любил читать Дюма, особенно его мушкетерские романы, и хотя в играх роль Д’Артаньяна доставалась не мне, все же меня удостаивали титула «графа».
– Я тоже люблю Дюма, особенно «Королеву Марго» и «Графиню Монсоро», но в игры с мушкетерами не играла.
– У тебя все впереди, королева, – пообещал Тарас.
Он взял ее за руку, и они побежали переодеваться.
В течение двух дней ничего особенного не происходило.
Погода на море стояла отличная. Теплоход изредка заходил в порты Черноморского побережья России и готовился плыть к берегам Турции.
Молодая пара загорала, купалась, исследовала бары и рестораны теплохода, участвовала в шоу и смотрела фильмы под открытым небом – от боевиков до комедий и мелодрам. Тарас посещал кинотеатр теплохода с неохотой, но это нравилось Тоне, и он был вынужден терпеть. К счастью, длилась киноэйфория недолго. Тоня увлеклась изучением Ключей смысла метаязыка и с большой охотой оставалась в каюте, слушая Тараса и жадно впитывая новые знания.
Она быстро научилась входить в трансовое состояние через созерцание мандалы (он всегда возил с собой деревянную досочку с вырезанной на ней искусным мастером «схемы Вселенной»), хотя существовали и другие способы вхождения в транс, приводящие к мистическому прозрению или инсайт-состоянию. Так же быстро Тоня поняла, что такое «звук-не-звук» и как надо произносить слова-символы древнерусского языка, являющиеся по сути Ключами смысла Дэванагари, или метаязыка. Лучше всего у нее получались энергонасыщающие «звукопакеты»: «живо», «здраво», «добро» и «славо», – хотя неплохо подчинялись и другие, известные Тарасу.
Не стал он учить ее только резонансно-управляющим звукорядам, способным внушать ужас или чувство блаженства. Он и сам владел ими наполовину, как оружием, а не как комплексами настройки организма (своего собственного или других людей) на вибрационные процессы пространства. Чего-то ему недоставало для полного включения и осмысления этих Ключей. Возможно, любви и согласия. Учитель недаром повторял, что все, лишенные воли, любви, смысла, веры, согласия, обречены слепо двигаться по коридорам лучей чужой воли.
Однако объяснить сей постулат Тоне Тарас пока не мог. Боялся, что она поймет его неправильно. Поэтому продолжал ненавязчиво учить ее воспринимать звуки – всем телом, свет – сквозь лицо – затылком, сквозь грудь – спиной, энергию неба – ступнями через голову, а энергию земли – макушкой через все тело. Усваивала она его уроки на одном дыхании и нисколько не удивилась, практически убедившись в том, что звук может создавать твердые невидимые препятствия и становиться видимым, что есть так называемый «белый шум», отшибающий память у человека, и есть «розовый», восстанавливающий ее.
На третий день путешествия Тарас начал потихоньку приобщать девушку к знаниям Круга, касающимся истории человечества, и поразился тому, с какой серьезностью она воспринимает информацию об Аморфах, Инсектах и Перволюдях. Она ни капли не усомнилась, что былинный Святогор является одним из Перволюдей, хранителем русского Рода, а былинный же и сказочный Змей Горыныч – уцелевшим после Изменения Инсектом, скорее всего – мантоптером, разумным Богомолом. Тоня вообще не сомневалась, что ее учитель говорит правду. Лишь спросила, откуда у него эти сведения. И тогда он рассказал ей о своих «путешествиях во времени» – спусках в прошлое по линии родовой памяти. Впрочем, Тоня и это признание восприняла спокойно, как должное, уже поверив в возможности друга и его нормальность.
Вечер запомнился обоим надолго.
Закаты на Черном море всегда красивы, но этот превзошел все другие по необычности форм облаков и их цветокомпозициям. По горизонту разлилось море золотисто-оранжево-сиреневого света, простреленное струями перистых облаков, алых снизу, темно-синих сверху. Им можно было любоваться долго, и Тоня с Тарасом, затаив дыхание, как и многие отдыхающие пары, наблюдавшие закат со своих палуб, смотрели на феерию цвета и света и не заметили, как очутились в объятиях друг друга.