Смотрел на Маннорота как на собрата по оружию — ведь оба служат одному повелителю, оба любимы и ценимы им.
— Лишь особый клинок способен исполнить мою просьбу, — пророкотал Кил'джеден, протягивая ладонь.
Кинжал казался крохотным в сравнении с нею, но в руке Гул'дана оказался отнюдь не маленьким.
— Мои слуги ковали его в огнях той горы. — Кил'джеден показал на виднеющуюся дымящую вершину. — Они старались долго и прилежно.
Маннорот, ты ведь знаешь, что делать?
Чудовище склонило огромную голову. Поддерживая равновесие хвостом, согнуло передние лапы в коленях, протянуло руку, повернутую ладонью вверх, открывая мягкую плоть запястья.
Мгновение Гул'дан колебался. А если это хитрость или проверка? А если Кил'джеден по-настоящему вовсе не хочет такого? А если не получится?
А если Нер'зул прав?
— Маннорот имеет множество полезных качеств, но вот терпение в их число не входит, — предупредил Кил'джеден.
Маннорот зарычал слегка, зеленые его глаза сверкнули.
— Как мне не терпится увидеть, что случится с твоим народом… Давай же!
Гул'дан сглотнул судорожно, занес кинжал, прицелился в мягкую плоть Манноротовой руки, ударил изо всех сил — и отлетел, отброшенный. Приподнял голову, трясясь, моргая: что происходит?
Тварь заревела от боли. Из рассеченного запястья хлынуло ядовитое зелено-желтое пламя, выплеснулось в опустелый бассейн дренеев. Разрез казался вовсе ничтожным в сравнении с огромным Манноротовым телом, но жидкий огонь хлестал, будто выгоняемый насосом. Сквозь дурноту Гул'дан расслышал: этот слабак, Нер'зул, рыдает. А Гул'дан глаз не мог отвести от нечистой крови, льющейся, хлещущей без остановки из твари, ревущей и бьющейся в агонии. Встал на ноги, подошел осторожно к бассейну — чтоб только не коснуться жижи, извергающейся из нанесенной им раны.
— Узри же кровь Разрушителя! — объявил Кил'джеден глумливо. — Она сожжет все, мешающее слугам служить, очистит разум от сомнений и колебаний, разожжет голод, который ты сумеешь направить, куда пожелаешь. Твой карманный вождь думает, что управляет Ордой, но ошибается. Совет Теней думает, что управляет Ордой, но ошибается.
Гул'дан наконец, оторвал взгляд от озера светящейся зеленой жижи, продолжавшей хлестать из раненой руки Маннорота, глянул восхищенно на Великого.
— Гул'дан, — объявил тот. — Скоро ты будешь властвовать над Ордой! Она готова. Она жаждет приготовленного тобою.
Бывший шаман снова посмотрел на светящуюся слизь.
— Призови их. Утоли их жажду — и разожги голод.
Знакомо и привычно затрубил горн, будя до рассвета, призывая на плац. Дуротан уже не спал — он мало спал в последнее время. И он, и Дрека встали молча и оделись.
Но вдруг Дрека вдохнула резко, с присвистом.
Обернулся — смотрит, глаза округлились от ужаса.
— Что такое?
— Твоя кожа… — выговорила тихо.
Дуротан глянул на свою оголенную грудь: кожа шелушится, почешешь — спадает чешуйками, а под нею — зелень. Зеленая кожа — такую же заметил на молодом Гуне недавно.
— Это отсвечивает так, — сказал, пытаясь успокоить и успокоиться.
Но Дрека не поверила, поскребла руку — под иссохшей старой кожей и у нее проглянула новая, зеленая. Нет, это вовсе не обман глаз, не шутка полумрака.
— Что с нами происходит? — спросила Дрека.
Дуротан не знал. Собрались в тишине, а уже выйдя во двор, все смотрел на руку, на странную зеленую кожу, проглядывавшую из-под мятых доспехов.
Известие о походе пришло вчера, когда тренировался с молодым орком из выращенных магией. Дуротан никак не мог привыкнуть к ребятишкам, еще недавно едва умевшим ходить, а теперь превращенным во взрослых и махавшим мечами и топорами с поразительной силой. Бывшие дети отнюдь не огорчались потере детства, но Дуротан едва сдерживался, чтоб не покачать головой укоризненно, завидев их.
Куда их снова собрались вести, Дуротан уже и знать не особо хотел. Все как и раньше: ярость, убийство, осквернение трупов. В последнее время даже тела своих убитых стали бросать на произвол судьбы — только забирали оружие и доспехи. Лишь иногда друг или родич склонится ненадолго над телом, да и то все реже. А ведь когда-то приносили павших домой, клали почитаемых усопших на погребальный костер, окружая уважением, отсылали дух к возлюбленным предкам. Теперь для церемоний, погребальных огней и предков времени не осталось. Мертвые не стоили времени — все оно без остатка уходило на избиение дренеев да починку оружия, чтобы снова избивать дренеев.
Дуротан стоял бездумно на плацу, ожидая приказа. Было ветрено. На пустой равнине нечему сдерживать ветер — мечущийся, треплющий полотнища клановых знамен.
Чернорук подъехал к воротам Цитадели, встал, видный отовсюду.
— Воины! — заорал верховный. — Впереди — долгий путь. Я говорил вам: соберите припасы. Надеюсь, вы послушались. Воины, держите оружие наготове! У всех броня в порядке? Бинты, мази, лекарства запасли? Мы идем воевать! Но перед тем мы пойдем к силе и славе!
Поднял руку и указал туда, где одинокая угрюмая гора, воткнувшаяся в небо, изрыгала черный дым.
— Это наша цель! Мы взойдем на гору, и ожидающие нас там запомнят на тысячи лет. Начинается время невиданной мощи орков!
Замолчал, чтобы сказанное как следует, осело в умах, и кивнул, довольный, когда по толпе пробежал восторженный шепоток.
Дуротан встрепенулся: значит, сегодня!
Никогда не ронявший лишних слов, Чернорук закончил речь криком: «Вперед!» Орда стронулась, воодушевленная, возбужденная, заинтригованная. Дуротан же переглянулся с Дрекой — та кивнула. Само собой, она «за». Двинул отяжелелые ноги, зашагал вместе со всеми в потоке Орды.
На дымящуюся гору вела крутая узкая тропа, выводящая на обширное, неестественно ровное плато — будто одним ударом меча отсекли кусок склона. От этой мысли по коже поползли мурашки — слишком уж много неестественного вокруг в последнее время. На плато лежали рядком три огромных черных бруса полированного камня — прекрасные, но зловещие на вид. Орки после долгого подъема по жаре с полной выкладкой устали донельзя. Зачем этот бессмысленный труд? К чему изнурять воинов перед битвой? А может, атака запланирована на завтра и впереди ночь отдыха?
К удивлению Дуротана, когда войско, наконец, выбралось на плато и успокоилось, обратился к нему не Чернорук, а Гул'дан.
— Недавно мы были разрозненным народом. Недавно мы собирались лишь дважды в год, и то для жалких забав: пения, пляски, игры и охоты.
Голос Гул'дана сочился презрением. А ведь веками кланы сходились на Кош'харг — не для глупостей, не для забав, а для священного, могучего, рожденного в древности. Именно Кош'харг поддерживал мир среди орков. Но, судя по тому, как отозвались нынешние орки, настоящая память о Кош'харге покинула их души. Орки заворчали, затрясли оружием — недовольные собой, пристыженные. Даже бывшие шаманы как будто застыдились прошлого.