– Вот, значит, откуда вылез тот змей, – сказал Полуянов, имея в виду монстра, уничтоженного Григорием во время первой вылазки. – А я все гадал, где же он прятался. Не мог же он сидеть внутри черепахи с усами. Кстати, что, если он был не один?
– Был бы не один, уже вылез бы, – бросил Иван. – Эти твари боятся только черных всадников. Давай я пойду первым.
Но первым полез в катер, имеющий, по свидетельству Федора, форму двояковыпуклой линзы, Лаэнтир Валетов. Путешественник по хроношахте из двадцать первого века «соседней» Ветви времени, он так и не стал полноценным членом отряда, на которого могли бы рассчитывать товарищи, ни с кем не сблизился и ни с кем своими чувствами и мыслями не делился. Держался особняком. А с недавних пор и вообще перестал участвовать в совещаниях, беседах и перерывах на обед, подолгу исчезая в неизвестном направлении, предпринимая одному ему необходимые вылазки и походы в одиночку.
– Не нравится он мне, – сквозь зубы бросил однажды Гриша Белый Жданову, когда Валетов исчез в очередной раз. – Не подставил бы нас когда-нибудь.
Что имел в виду Григорий, он не пояснил, но, поскольку Павел обсуждать эту тему не стал, разговор прекратился.
Валетов не появлялся больше часа, и в «змеиный» катер полезли Полуянов и Костров. Проплутав по хитрым коридорам чужого корабля с полчаса и никого не встретив, они вернулись. Спустя несколько минут наверх вылез Валетов, равнодушный, как всегда, и к чувствам товарищей, и вообще ко всему на свете. На вопрос Федора: «Ты что там искал так долго?» – Валетов не ответил.
В принципе, корабль обезьянозмеев ничего особенного из себя не представлял (по меркам Полуянова и его современников), а главное, был практически пуст, если не считать мертвых киберов типа черепах с усами. Но Федор все же сумел каким-то образом определить, что аварийный запас энергии катер имеет и автоматика его «сдохла» не полностью. Изредка она включалась сама собой, как бы просыпаясь на мгновение. Так делает человек во время беспокойного сна: вскочит, обведет глазами комнату, успокоится, снова ляжет…
Эсперы в поле зрения больше не появлялись. Видимо, наглядный урок, который преподал им Гриша Белый, позволил бывшим защитникам хронобура сделать надлежащие выводы. Не встретились больше разведчикам и старые враги: «санитары», обезьянозмеи, роботы и прочие слуги «хронохирургов». Хотя кое-кто из них действительно мог уцелеть, как расстрелянный Григорием обезьянозмей, и прятался где-нибудь в недрах гигантского здания. Во всяком случае, расслабляться себе люди не позволяли, еще свежи в памяти были встречи с запрограммированными соотечественниками, перешедшими на сторону «хронохирургов».
Десятый горизонт Ствола был тих и темен. Трещин в стенах коридоров и помещений здесь почти не встречалось, а нетронутый слой пыли на полу свидетельствовал о том, что по коридорам давно не ступала нога человека или зверя.
Павел Жданов не стал отдыхать, сидя на футлярах каких-то неведомых машин в одном из помещений с видом на двор. Он походил по комнате, останавливаясь у стен и прислушиваясь к чему-то, потом вышел, сопровождаемый внимательным взглядом Валетова.
Костров и Тая шептались в углу, не особенно переживая за свою судьбу. Оба были молоды и верили в себя и друзей.
Рузаев о чем-то спорил с Полуяновым, устроившись прямо на полу.
Белый пытался вскрыть футляр установки, похожей на уснувшего морского льва, потом бросил это занятие, сел у стены и достал из коробки НЗ флакон с тоником.
Валетов по обыкновению сидел в самом дальнем углу комнаты и дремал.
Оглядев всех, Ивашура хлебнул воды из своей чудесной фляги-синтезатора, подумал и вышел следом за Ждановым.
– Ничего? – кивнул он на стену коридора, возле которой сидел на корточках Павел.
– Ничего, – ответил безопасник, вставая.
Оба понимали, о чем шла речь: Жданов давно пытался установить связь со Стасом, инком Ствола, но пока все его попытки заканчивались неудачей. Ствол перестал быть саморегулирующейся и управляемой системой. Все или почти все его источники энергии давно прекратили существование, и если Стас и сохранил где-нибудь автономные ячейки функционирования, искать их можно было много дней.
В коридор вышел Валетов, скользнул по стоявшим безразличным взглядом и удалился по коридору в темноту. Жданов и Ивашура переглянулись. Оба подумали об одном и том же, но вслух говорить ничего не стали. Из помещения выбрался слегка осоловевший Рузаев, сказал, ни к кому не обращаясь:
– Если я что и понял, так это смысл фразы: простота и истина – не одно и то же.
Игорь Васильевич рассмеялся.
– Похоже, Федор своими рассуждениями довел тебя до кондиции. О чем спорили на этот раз?
– Я так и не понял, что такое трехмерное время и как оно может быть функцией наших чувств.
– А сам Федор понимает?
– Судя по эрудиции – да, судя по горячности – нет.
Ивашура снова рассмеялся.
– Ну-ну, скептик, учись спорить. Хотя я тоже не понимаю, как время может быть трехмерным. Однако есть хорошее изречение: смысл времени должен лежать вне его.
– Вообще-то правильно, только я слышал другое: не смысл времени, а смысл мира должен лежать вне его.
– Бытует мнение, что время – основа мира.
Рузаев вздохнул, почмокал губами.
– Покурить бы… пойду погуляю, пошарю по другим бункерам, может, найду что полезное.
– Далеко не уходи, скоро двинемся дальше.
Михаил не спеша удалился в темноту вслед за Валетовым.
– Он до сих пор не может принять смерть Гаспаряна, – тихо проговорил Ивашура, когда шаги Рузаева смолкли. – Они с Суреном дружили много лет.
Жданов промолчал. Ему снова показалось, что за ними из невероятных далей наблюдают чьи-то не по-человечески выразительные, искусно прячущиеся глаза.
* * *
Михаил не особенно задумывался, куда идет и зачем. Захотелось побыть одному, поразмышлять, вспомнить прошлое, ощутить атмосферу небывалой старины, он и пошел. Поэтому, выйдя в кольцевой зал с обломками центральной трубы, разбросанными по полу, он не сразу обнаружил там беседующих людей. А когда спохватился и понял, что он здесь лишний, было уже поздно что-то предпринимать, его заметили. В голове всплыли строки гумилевского «Стокгольма»:
И понял, что я заблудился навеки
В глухих переходах пространств и времен.
А где-то струятся родимые реки,
К которым мне путь навсегда запрещен.
Одним из собеседников был Валетов, другим – незнакомый, отталкивающего вида, лысый, а вернее, бритоголовый молодой человек с неприятным насмешливо-пренебрежительным змеиным взглядом.
– Твой? – бросил он на языке, которого Михаил не понял.
– Нет, из команды, – ответил Валетов равнодушно. – «Шестерка». Но может быть опасен. Миша, подойди, – обратился он уже к Рузаеву. И Михаил вопреки воле шагнул к собеседникам, уже понимая, что выхода нет. Звоночек тревоги зазвенел в голове, когда до мужчин оставалось не больше десятка шагов. Михаил опомнился, потянулся к рукояти «универсала» за поясом, и в тот же момент бритоголовый молодой человек со змеиным взглядом выдернул из-за спины некий узкий и тонкий водянисто-туманный предмет на рукояти и взмахнул им справа налево. Михаил ничего не успел понять и почувствовать. Прозрачно-волокнистое лезвие перечеркнуло его шею, плечо, руку, отделило их от туловища, и Рузаев умер прежде, чем разрубленное тело упало на пол.