— Тебе нравится эта избушка?
— Да, очень… И, вообще, Сашка, у тебя хорошие друзья. Альберт такой смешной…
* * *
Утром пошел настоящий снегопад. Мы возвращались долго, колеса буксовали в снегу.
— Устала? — иногда спрашивал Саша, поворачивая ко мне озабоченное лицо. — Ничего, уже скоро…
— Я совсем не устала! Будет жаль, если эта красота растает к Новому году…
— К весне уж точно растает! Послушай — почитай мне какие-нибудь стихи. Ты будешь читать, а я вести машину…
— Замечательное распределение семейных обязанностей… Хорошо, слушай: «Еще не царствует река, но синий лед она уж топит; еще не тают облака, но снежный кубок солнцем допит. Через притворенную дверь ты сердце шелестом тревожишь… Еще не любишь ты, но верь: не полюбить уже не можешь…» — продекламировала я, глядя в мутное из-за летящего за ним густого снега окно.
— Аненнский, да? Я угадал?
— Саша, смотри на дорогу!
Вечером он ушел в клуб, а я достала ткань для платья, разложила ее на столе. Выкройки были старые, мамины — у нее была та же фигура, что и у меня, только в талии мне нужно будет сделать немного уже. «Главное при шитье — хорошие ножницы, — утверждала когда-то мама. — С остальным проще… Все зависит от ножниц! Они должны быть острыми, без зазубрин и легко резать ткань, не оставляя никаких неровностей».
Я пощелкала ножницами — кажется, годятся. И в этот момент зазвонил телефон. Я уронила ножницы на пол, чертыхнулась, сердце неприятно забилось… Звонить мог кто угодно, но в первый момент я подумала именно о нем. О том, кого давным-давно надо было забыть…
Слава богу, это был не он.
— Лиза, это Алиса! — зажурчал в трубке тоненький голос старой маминой подруги. — Алиса звонит Лизе… Как у тебя дела, моя девочка? Ты знаешь, все время думаю о тебе, никак не могу успокоиться… Ты нашла его?
— Кого? — спросила я.
— Как — кого? Своего отца!
— Ах, вы про того художника… — сообразила я. — Брусникина я нашла, но он не мой отец.
— Как же так, не может быть… — заволновалась она. — Ты говорила с ним?
— Говорила. Он сказал, что у него в принципе не может быть детей. Он бесплоден.
Алиса помолчала немного, видимо, переваривая услышанное, потом с возмущением произнесла:
— Врет. Наверняка врет! Эти мужики…
— Нет, Алиса, я ему верю.
— Да? Но тогда я ума не приложу… Больше у нее, то есть у твоей мамы, никого не было.
Бедная мамочка, если бы ты была жива! Я бы не стала слушать лекции о кройке и шитье, я спросила бы тебя о моем отце…
— Кто знает… — мрачно произнесла я. — Алиса, вы знаете некоего Георгия? Должны знать — вы сами говорили, что у вас был с ним роман. Он тоже художник, друг Брусникина…
— Ну как же, как же! — зачастила она. — Этого нельзя забыть! Но при чем тут Гоша? Это у меня был с ним роман, а не у твоей мамы…
— Брусникин утверждает, что у него был повод ревновать маму к Гоше.
— Ну здрасте! — вскипела Алиса, и голос у нее от возмущения стал совсем тонким и прозрачным, как папиросная бумага. — У него, наверное, старческий склероз случился! Брусникин все перепутал!
— Алиса… но ведь в жизни всякое бывает, — тихо произнесла я. — Он утверждает, что даже поссорился с этим Гошей-Георгием из-за мамы.
Ревнивцы способны ревновать даже к фонарному столбу! — патетически воскликнула та. — И, потом, дружочек, ты плохо знала свою маму. Она не могла никого предать — ну, разумеется, если ей не давали повода. Как сейчас помню — я ей сказала, что у меня серьезные виды на Гошу и что я намерена связать себя с ним узами брака…
Она выражалась витиевато и туманно, но тем не менее я очень хорошо понимала ее.
— А что сказала мама? — машинально спросила я. Глупый вопрос о разговоре тридцатилетней давности — Алиса не могла, не должна была помнить его во всех подробностях, но она тем не менее ответила бойко, почти не задумываясь:
— Она очень взволновалась. Она вообще, если ты помнишь, была весьма чувствительной женщиной. Даже иногда чересчур чувствительной… Она заплакала, обняла меня и пожелала мне счастья. Да, еще уточнила, действительно ли я так сильно люблю Гошу. Я ей сказала, что жить без него не могу. Ну, буквально — что он нужен мне как воздух…
Я помолчала, представив себе тот давний разговор. Две близкие подруги сидят рядом, одна другой признается, что любит одного молодого художника, что жить без него не может…
— Алиса… — прошептала я. — Теперь все ясно!
— Что?
— Все, все… Знаете, что было на самом деле?
— Что? — растерянно спросила Алиса. — Дружочек, ты меня пугаешь…
— Нет-нет, подождите. Я думаю, что догадалась, но нужно все проверить. Брусникин дал мне адрес своего бывшего друга, я должна к нему съездить и кое о чем расспросить.
— Брусникин дал тебе Гошин адрес? — со странным выражением произнесла Алиса.
— Да, он живет где-то в районе Ильинки…
Девочка моя… — с великим сожалением остановила меня Алиса, и я услышала, как она вздыхает на том конце провода. — Он жил там когда-то. Гоша умер. Три года назад. Разве я не сказала тебе? Брусникин, разумеется, этого не знал, а я знаю… — Да?
— Увы! Ты уже ни о чем не сможешь спросить его.
— Тогда все остальное не имеет никакого смысла… — пробормотала я.
— Ты будешь продолжать поиски? У меня есть адрес Любочки Гейзер — она живет в Лос-Анджелесе, ей можно написать письмо… Вдруг она знает что-нибудь такое, чего не знаю я?
— Нет, спасибо. И вообще… Жила я тридцать лет без отца и дальше без него как-нибудь обойдусь!
Я положила трубку и снова взяла в руки шелковистую ткань. Морозные узоры переливались под моими пальцами, сверкали перламутровым блеском — было так жаль нарушать их ровную гармонию. Но делать нечего — мелом я нанесла контуры выкройки, потом решительно взмахнула ножницами.
Они рассекали ткань легко, без всякого сопротивления. Слегка закусив губу, я сосредоточенно вырезала детали своего будущего свадебного наряда — в этом деле была важна твердая рука.
«Он умер. Если он и был моим отцом, я все равно этого никогда не узнаю. И никогда его не увижу. Он умер…»
За окном свистел ветер, бросая в стекло колючий снег, уютно светила лампа над столом.
А было все, наверное, так… Геннадий Брусникин любил мою маму. Очень любил и ревновал к своему другу Гоше. Художники, богема… В романе Андрея Калугина тоже речь идет о художниках — о большой страсти, без которой и сотворить ничего нельзя… Так вот. Мама отвечала Брусникину взаимностью, но потом поняла, что ей ближе Гоша — ведь такое в жизни часто происходит, да?..