Никита глянул «в начало времен» более внимательно. Где-то там шевелился выбравшийся из своей тюрьмы-вселенной Люцифер, изредка встряхивая Веер.
Он знал, что Принцип-регулятор универсума — высший Закон Веера — заработал!
— Пошли к нему, — сказал Никита внутрь себя. — Все равно он нас ждет, а я хочу предложить компромисс, от которого он, может быть, и не откажется.
Никто из магов-оболочек Единого не возразил, успев разобраться в движениях мыслей Никиты, лишь Велиал добавил в композицию общего согласия нотку скептической меланхолии.
Ощущая одномоментно все то же, что и каждый из магов: воинственно-безмятежную готовность Уэ-Уэтеотля к смерти за правое дело, философскую сосредоточенность Зу-л-Кифла, возбужденное нетерпение Яросвета, экзотическое любопытство роя пчел — Магэльфа, сомнения Велиала, поддержку Дадхикравана, играющего роль общего канала пси-связи, восторг и безмерное удивление Такэды, такое же удивление и нежное тепло Ксении, — Сухов-Единый обнял их всех и, шагнув сквозь мертвые миры «верхнего» конца «лестницы» Шаданакара, замер на мгновение перед стеной, отделяющей Веер от Суфэтха. Но теперь он не боялся «кладбища» Шаданакара, потому что и для Суфэтха стал если и не Законом, то достойным внимания Правилом. И «кладбище» пропустило его, лишь обдав немыслимым холодом запредельных непостижимых пространств. Невредимый, он вошел в мир Люцифера «через задворки», а не с «парадного входа».
Природа не терпит шаблона, и Веер как Метавселенная, реализовавшая триллионы миров, отличных друг от друга, вполне и наглядно демонстрировал правоту вышесказанного. Хрон Люцифера, которому вполне можно было дать название Ад, не библейский, а гораздо более масштабный и страшный, не поддающийся описанию, тоже подтверждал это правило. Он и в момент рождения Шаданакара отличался от остальных его миров-пластин, а когда Люцифер заявил о себе в полный голос, этот хрон и вовсе выпал из разряда миров, годных для эстетического созерцания другими формами интеллекта. А потом Люцифер создал Хаос…
В первые мгновения Никита ничего не увидел и не ощутил, словно окунулся в абсолютную пустоту подземелья, неспособную затронуть ни один орган чувств. Великая Тишина обрушилась на голову Сухова; тишина, отрицающая любой процесс, как синтеза, так и распада, любое движение; тишина, отрицающая не только жизнь, но и смерть, как совокупность событий.
Потом пришло ощущение глубины, а с ним — влекущее, соблазнительное, сладостно-жуткое ощущение инородности. И эти впечатления были самыми рациональными, хотя и не прямого действия, остальные не вмещались в понятие земного языка. Но ни один орган чувств, реагирующий на физические воздействия, а их у Сухова-Единого было не меньше сотни, не сработал! Мир Люцифера не имел ни цвета, ни вкуса, ни запаха, ни объема, ни каких-либо ориентиров, ни других характеристик, которые можно было почувствовать или измерить. Никита не сразу смог определиться и найти способ ориентироваться в этом вселенском Нигде. Хунь-дунь, [80] пришло на ум чье-то определение. Вероятно, отозвалось «я» Такэды.
Затем Никита ощутил холод: Хаос Люцифера был агрессивен, отнимая, высасывая энергию. Оставаться в этом мире долго не стоило.
Наконец по судорогам магиполя Сухов определил примерные координаты конкретного «дома» Люцифера и прорубил мечом «ущелье» в сплошной пелене Великой Тишины. Но и стоя у «ворот» обиталища Люцифера, он все равно ничего не видел, не слышал и не чувствовал. Дом хозяина оставался недоступен даже эйдосу — совокупной сфере чувств Единого, несмотря на попытки «сотворить свет», то есть установить здесь верховенство Закона Веера. Тогда Никита напрягся предельно, щедро расходуя энергию, силы, интеллект и эмоции Единого, достиг сатори — мига просветления, дающего власть над любым природным явлением, и Хаос уступил.
Перед Единым во всем великолепии открылась «усадьба» Люцифера — сложнейшая многомерная «снежинка» с текучим узором, эквивалентная по объему Вселенной с Землей и Солнцем, собранная из сияющих звезд-бездн, пространств с локальным ходом времен и эстетикой странных и парадоксальных гармоний, вернее, антигармоний. Хаос, созданный хозяином «усадьбы» и способный «съесть» любой физический объект, превратить его в ничто, ничуть не влиял на «дом» Люцифера. И Никита почувствовал если не страх, то некую мимолетную слабость, лишившую его решительности и воли. Но длилось это состояние одно мгновение, воля остальных личностей, составляющих Единого, не дала ему расслабиться. Никите напомнили, что он — Принцип-регулятор, могущий изменить ход событий в любом уголке Веера. Тогда он, вспомнив известный дзэнский канон: «Если хлопок двух ладоней таков, то каков хлопок одной ладони?» — позвал Люцифера «хлопком одной ладони». Молча. И был вознагражден. Первой реакцией Люцифера было безмерное удивление. И вдруг словно судорога передернула весь безмерный, заполненный Хаосом мир, и перед Единым на фоне «звездного» сияния исполинской черной фигуры, чем-то схожей с человеческим обликом, возник Люцифер.
Долго-долго маги-творцы смотрели друг на друга, не говоря ни слова, — на всех диапазонах оценивали, думали, сравнивали возможности, будто подчеркивая красоту формулы: молчание — это выразительное проявление невыразимого. Потом Никита сказал вслух (звуковые волны возбуждались в среде, окружавшей магов, почти так же, как воздух):
— Привет, создатель недостижимого!
— Привет, Первозакон, — ответил Люцифер с неожиданно добродушной интонацией. — Что-то вы задерживаетесь. Я ждал вашего появления раньше.
— В самый раз, — не согласился Никита и включил всю чувственную сферу.
Дальнейший диалог имел сложную структуру и происходил в ином темпе, в разных плоскостях, на разных уровнях компетентности, принадлежал разным этическим сферам и культурам. По сути это был контакт очень разных, невообразимо далеких культур, почти не имеющих точек соприкосновения. Человеческому уровню в этом диалоге тоже было отведено время и место, создав образы, так сказать, «фигуры визуальной ориентации», соответствующие их понятиям о беседе гуманоидов. Неизвестно, каким хомо-Люциферу представлялся Никита Сухов, но тому создатель Хаоса казался хаббардианцем, смахивающим на Вуккуба. На злодея, демона-богоборца, дьявола, каким молва, а потом история и мифология представили землянам Денницу-Люцифера, собеседник Никиты не походил, хотя взгляд его был убийственно холоден и темен.
— Что хочет Единый, я знаю, — все так же миролюбиво проговорил псевдо-Вуккуб-Люцифер. — А что хочется землянину Сухову?
— Того же, — со слабой улыбкой ответил Никита. — А вы можете предложить что-то другое? Бессмертие, власть, вечное блаженство?
Его собеседник засмеялся, глаза его остро блеснули.
— Не шибко богатый выбор, а? Вообще-то я могу предложить гораздо больше.
— Не сомневаюсь. — Никита подумал и процитировал:
Пусть будет прихоть нечиста или невинна.