Он отошел от дыры и уселся в противоположном конце сеновала, где царил густой буроватый сумрак. До него не раз доносились голоса людей из Дома Арне, идущих куда-то по своим делам. Он слышал, как мимо проходили женщины, негромко пересмеиваясь; их голоса вдруг отчего-то напомнили ему о матери. Он слышал и мужские голоса, но они были слишком далеко, чтобы разобрать, о чем говорят. Один раз мимо сарая стремительно простучали копыта.
Все эти звуки влетали ему в одно ухо и вылетали в другое; Халли не двигался, просто сидел, глядя в никуда. Благодаря ивовому отвару боли в теле приутихли, но онемение не прошло. Набив брюхо, он ощутил внутри пустоту — она была вызвана не недостатком пищи, а отсутствием каких бы то ни было эмоций. Гнев, ненависть, горе, страх — все эти чувства, которые непрерывно клубились у него в душе, гнали его вперед на протяжении нескольких недель, переполняли и направляли его мысли, — теперь исчезли, испарились, оставив по себе лишь отпечаток, след на поверхности души.
В течение предыдущего дня Халли было не до размышлений, но теперь он понимал, что утратил весь пыл еще до того, как выбежал из комнаты Олава. Он обнаружил, что не способен убить, что весь его поход был предпринят на основании совершенно ложных предпосылок, и это открытие выворотило все его чувства наизнанку. Он был потрясен тем, насколько плохо себя знает, и все идеалы, которыми он дорожил так долго, разлетелись, точно опавшие листья. Оказалось, что он физически не способен отомстить за родича, не способен выполнить то, чего требовали убеждения героев. Конечно, Олав все равно погиб, более или менее случайно — Халли не сомневался, что горящий гобелен сделал свое дело, — но что с того? Размышляя об этом, Халли не испытывал ни малейшего удовлетворения.
Многое из того, во что он верил, пострадало в этой комнате, и не в последнюю очередь — его отношение к любимому дяде. Халли очень не хотелось верить в историю, рассказанную Олавом, но он не мог отрицать, что это совпадало с услышанным им ранее, еще дома. Бродир в юности был опрометчив, из-за него они лишились большого участка земли… это все он слышал от родных. Правда ли, что он был убийцей? Этого Халли не знал. Но что дядюшка действительно когда-то опозорил Дом Свейна и навлек на себя гнев людей Хакона — это было очевидно.
И вот теперь Халли пошел по стопам Бродира и Олава. Еще один человек погиб, Дом сгорел — или едва не сгорел… И ради чего? Сейчас, сидя на сеновале, Халли не мог ответить на этот вопрос.
И что ему теперь делать? Куда идти? Единственный светлый момент во всей истории — это что преследователи его не узнали. Во время погони он был слишком далеко. Но если он попадется, если они обнаружат его в нынешнем виде… Халли надул щеки и выдохнул. Что ж, Ауд его спасла. Если он до сих пор жив, то только благодаря ей.
Он вспомнил ее лицо, возбужденное, озаренное утренним солнцем… Она ни о чем не подозревает. Не подозревает, что он натворил. Ну и не надо ей это знать! Халли выпрямился, решительно выпятил подбородок. Ни к чему втягивать ее во все это. Когда она вернется с одеждой для него, он поблагодарит ее и уйдет. Не следует подвергать ее еще большей опасности. Ничего он ей рассказывать не станет.
Он все еще был погружен в мимолетное ощущение благородной меланхолии, как вдруг на лестнице зашебуршились и показалась белокурая голова Ауд с растрепанной косой. Девочка запрыгнула наверх и присела рядом с люком, тяжело дыша, раскрасневшаяся от напряжения. Она держалась неестественно прямо, лицо у нее было бесстрастное, но глаза возбужденно блестели. Она посмотрела на Халли так, как никогда прежде не смотрела. Воззрилась, а не посмотрела.
Через некоторое время Халли решился спросить:
— Э-э… ну что, тебе удалось добыть одежду?
Она отрицательно качнула головой, не сводя с него пристального взгляда. Халли прокашлялся.
— Послушай, ты знаешь, я тебе крайне признателен. Забудем об одежде. Я хотел спросить — как ты думаешь, не могла бы ты раздобыть мне коня? Даже не коня, просто маленькую лошадку. Только чтоб не особенно пузатую. А то без стремян ехать будет неудобно. Дело в том, что я думаю, мне надо отсюда уехать, и как можно быстрее, чтобы не… чтобы не втравить тебя в неприятности.
— Ты хочешь уехать.
— Да, так будет лучше всего…
Ауд хихикнула. Она отодвинулась подальше от люка, туда, где солнечный свет, падающий в щель, нагрел сено, и уселась, скрестив ноги и разглаживая юбку на коленях. Наконец она сказала:
— По-моему, не стоит тебе это делать прямо сейчас.
— Почему?
— Потому что. Помнишь, я тебе говорила, что слышала, как некоторое время назад к Дому подъехали всадники?
Халли вздохнул.
— Это был кто-то из Дома Хакона?
— Не «кто-то»! Это были тридцать человек, все верхом, все с ножами, веревками, рогатинами и не знаю с чем еще. Возглавляет их сам Хорд Хаконссон; когда я вернулась, он как раз разговаривал с папой и рассказывал новости.
Ауд посмотрела на Халли в упор.
— Интересные новости, знаешь ли. Может, тебе тоже будет интересно? Так вот, не далее как две ночи назад неизвестный злоумышленник проник в чертог Хакона, убил Олава, брата Хорда, поджег чертог, а потом спрыгнул в ров и сбежал. Весь вчерашний день они преследовали его до восточных границ нашего леса. Там, судя по следам, его подобрал и увез какой-то всадник. След потерялся, но Хорд твердо намерен обшарить всю долину и отыскать убийцу и его сообщника.
— Ауд, послушай, — запинаясь, начал Халли, — я не хотел втягивать тебя…
— Это еще не все, — продолжала Ауд. — Когда я вошла, меня позвали, чтобы поговорить с Хордом. Видишь ли, отец знал, что вчера вечером я каталась верхом по лесу. Они долго расспрашивали меня о том, где я была и что видела. Они были крайне настойчивы. Девочке непросто выдержать такой допрос. В конце концов я им сказала…
Она сделала паузу, наблюдая за Халли. Лицо у него вытянулось и побелело.
— Я им сказала, что никого я не видела. Разумеется, я не стала им ничего рассказывать! С чего бы вдруг? В гробу я видала всех этих Хаконссонов! Достаточно и того, что мой глупый, бесхребетный папочка соглашается на все требования Хорда — он уже разрешил им обыскать все земли Арнессонов! Как будто это их собственность! Так что теперь они в течение нескольких дней будут обшаривать каждый сарай и овин отсюда до большой дороги.
Она раздраженно пнула сено.
— Короче, будь я на твоем месте, я бы сидела тише мыши и носа наружу не высовывала.
Халли утер пот, выступивший у него на виске.
— Ты знаешь, — сказал он, — на вашем сеновале так уютно… Может быть, я действительно немного поживу тут.
Но в это время его посетила новая мысль:
— Слушай, а этот сеновал они обыскивать разве не будут?
— Нет уж, наш Дом и его строения они обыскивать не станут! Это было бы чересчур даже для папочки.