А тем временем я, Бартимеус, сделал свой ход. Крайне осторожно я пополз в сторону по окну, по стеночке и обогнул угол здания. Там я проворно всполз наверх и заглянул на крышу. Скелет по-прежнему стоял, перегнувшись через парапет. Сзади он выглядел куда менее угрожающе: брюки были подраны, разошлись по швам и так угрожающе сползли, что мне представилась возможность лицезреть его копчик.
Если он ещё немножко постоит в этой позе…
Бес выпрыгнул на крышу и обернулся горгульей, которая на цыпочках двинулась вперёд, выставив вперёд обе руки.
Но тут мой блестящий план был разрушен появлением птицы и орангутана (который теперь обзавелся оранжевыми крыльями). Они спустились с неба прямо перед носом у скелета. Каждый направил на него магическую атаку — Взрыв и Инферно, если быть точным. Двойной удар отшвырнул скелет от пропасти. С присущим мне проворством я изменил свой план атаки и присоединился к нападающим, избрав, для разнообразия, Судороги. Мерцающие чернильные ленты окутали скелет, пытаясь разбить его на куски, — но тщетно. Скелет сказал слово, топнул ногой, и останки всех трёх заклинаний осыпались с него, скукожились и исчезли.
Птица, орангутан и горгулья немного отступили назад. Мы предвидели, что сейчас станет жарко.
Череп Глэдстоуна со скрипом повернулся в мою сторону.
— Как ты думаешь, отчего мой хозяин именно мне предоставил честь вселиться в его кости? Я — Гонорий, африт девятого уровня, неуязвимый для магии простых джиннов. А теперь — оставьте меня в покое!
Из пальцев скелета вырвались зелёные силовые дуги. Горгулья спрыгнула с крыши, чтобы увернуться от них, в то время как птица и орангутан камнем рухнули вниз с того места, где парили.
Скелет одним прыжком перемахнул на более низкую крышу и поскакал своей дорогой. Трое джиннов ненадолго зависли в воздухе, чтобы посовещаться.
— Что-то не нравятся мне эти игры, — сказал орангутан.
— Да и мне тоже, — сказала птица. — Слыхали? Неуязвимый он! Помню, как-то раз, в древнем Сиаме, был один царский африт…
— Он уязвим для серебра, — возразила горгулья. — Он мне сам сказал.
— Ну и что, мы для серебра тоже уязвимы, — ответил орангутан. — У меня от него вся шерсть облезет!
— Ну, нам же не обязательно к нему прикасаться, верно? Пошли.
Мы стремительно опустились на оживленную улицу внизу. Не обошлось без инцидентов: увидевший нас водитель грузовика крутанул руль и вылетел на тротуар. Нехорошо, конечно, но могло бы быть и хуже. [71]
Мой коллега негодующе приостановился в воздухе.
— Что это с ним такое? Он что, орангутана никогда не видел?
— Крылатого — вряд ли. Может, станем на первом плане голубями? Так, выломайте-ка мне три прута из этой решётки. Она ведь не железная, верно? Вот и хорошо. Теперь надо найти ювелирный магазин.
Обойдя окрестные магазинчики, мы обнаружили даже кое-что получше: настоящую ювелирную мастерскую, в витрине которой красовалась целая коллекция любовно подобранных серебряных кружек, кувшинов, спортивных кубков и памятных табличек. Птица с орангутаном, сумевшие раздобыть три длинных металлических прута, старались держаться от витрины подальше: аура серебра леденила наши сущности даже с другой стороны улицы. Однако горгулье медлить было некогда. Я схватил один из прутьев, стиснул зубы и высадил стекло. [72] Потом проворно подцепил прутом большую пивную кружку и отбежал назад, не обращая внимания на жалобные крики, которые донеслись из магазина.
Видали? И я помахал кружкой перед носом у моих ошарашенных спутников. Вот вам и копьё. Теперь нужно ещё два.
У нас ушло двадцать минут на бреющем полете на то, чтобы снова разыскать скелет. На самом деле не так уж это было сложно: мы просто летели туда, откуда доносились вопли. Видимо, Гонорий заново открыл для себя удовольствие наводить ужас на людей и теперь разгуливал по Набережной, раскачиваясь на фонарях и внезапно выныривая из-за парапета, чем до смерти пугал случайных прохожих. Довольно безобидное занятие, но мы получили приказ, а значит, необходимо было действовать.
У каждого из нас было при себе импровизированное копьё с серебряным предметом. У птицы на конце металлического прута болтался кубок за метание дротиков, орангутанг же, который в течение нескольких минут безуспешно пытался уравновесить на конце прута большое блюдо, в конце концов ограничился подставочкой для тостов. Я наспех выдал им кое-какие наставления по части тактики, и мы принялись подбираться к скелету на манер трёх пастушьих собак, загоняющих непослушного барана. Птица летела вдоль Набережной с юга, орангутан заходил с севера, а я подкрадывался из глубины квартала. И наконец мы загнали его в угол в районе Иглы Клеопатры. [73]
Раньше всех Гонорий увидел птицу. Ещё один испепеляющий заряд вылетел из его руки, прошёл между голенастыми ногами птицы и обратил во прах общественный туалет. Тем временем орангутан подлетел вплотную и ткнул между лопаток Глэдстоуна подставочкой для тостов. Сноп зеленоватых искр, запах горящей ткани; скелет подпрыгнул, как ужаленный, и с пронзительным воплем рухнул наземь. Он шарахнулся в сторону проезжей части, чудом разминувшись с моей пивной кружкой.
— Ах вы, предатели!
Следующий снаряд Гонория просвистел у самого уха горгульи. Но пока он старался не упускать из виду мою ускользающую фигуру, птица подобралась поближе и пощекотала его костлявую ногу кубком за метание дротиков. Когда он стремительно развернулся навстречу новой опасности, за дело опять взялась подставочка для тостов. И так оно и шло. Сколько ни крутился, как ни вертелся скелет, то один, то другой серебряный предмет всё время оказывался у него за спиной. Вскоре он, вместо того чтобы метать снаряды прицельно, принялся палить в белый свет как в копеечку, да и силы в них той уже не стало — он теперь стремился не наступать и нападать, а уйти подобру-поздорову. Бранясь и подвывая, он отступал через Набережную, подходя все ближе и ближе к парапету.