— Тебя?! Тебя-то как раз не тронуло! — Миссис Гирнек похлопала себя пальцами по щеке и взглянула на Китти с таким яростным осуждением, что девочка осеклась на полуслове и вжалась в стенку.
Миссис Гирнек смерила её огненным взглядом василиска, а потом снова взялась за свой чай.
— Я… Извините, миссис Гирнек…
— Ты-то не извиняйся! Это ведь не ты покалечила моего мальчика.
— И что, это уже никак нельзя исправить? — спросила Китти. — Ну, в смысле, если доктора ничего поделать не могут, возможно, волшебники что-то сделают?
Миссис Гирнек покачала головой:
— Нет, последствия остаются навсегда. Да если бы даже и нет, вряд ли бы они согласились нам помочь.
— Но они обязаны это сделать! — насупилась Китти. — Как же иначе? То, что сделали мы, вышло случайно. А то, что сделал он, было преднамеренным преступлением.
В душе у неё нарастал гнев.
— Он хотел нас убить, миссис Гирнек! Суд не может этого не понять! Мы с Якобом им об этом расскажем, через месяц, на слушаниях — ему ведь к тому времени будет уже лучше, верно? Мы докажем, что ложь Тэллоу шита белыми нитками, и его посадят в Тауэр. И тогда они найдут способ вылечить лицо Якоба. Вот увидите, миссис Гирнек!
Даже в запале своей речи Китти чувствовала, какими пустыми кажутся её слова. Но тем не менее то, что сказала миссис Гирнек, оказалось для неё полной неожиданностью.
— Якоба не будет на суде, дорогая. И тебе туда ходить не стоит. Твои родители не хотят, чтобы ты туда ходила, и они совершенно правы. Это неблагоразумно.
— Но мы должны туда пойти, надо же объяснить…
Миссис Гирнек потянулась через стол и накрыла своей большой розовой ладонью руку Китти.
— Как ты думаешь, что станет с фирмой «Гирнек и сыновья», если Якоб ввяжется в суд с волшебником? А? Мистер Гирнек в двадцать четыре часа лишится всего, что у него есть. Они закроют наше предприятие или передадут его Ярославу или ещё кому-то из наших конкурентов. А кроме того, — она грустно улыбнулась, — зачем вообще это делать? У нас ведь всё равно нет никаких шансов выиграть дело.
В первое мгновение Китти была слишком ошеломлена, чтобы отвечать.
— Но ведь меня вызвали на суд! — сказала она. — И Якоба тоже.
Миссис Гирнек пожала плечами.
— Ну, такое приглашение всегда можно отклонить, — сказала она. — Власти предпочтут, чтобы их не тревожили подобными мелочами. Двое детишек-простолюдинов? Пустая трата драгоценного времени. Послушайся моего совета, дорогая. Не ходи на суд. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Китти не поднимала глаз от исцарапанного стола.
— Но ведь это значит, что он — мистер Тэллоу — уйдёт от ответственности, выйдет сухим из воды, — тихо сказала она. — Я не могу… Это будет несправедливо.
Миссис Гирнек внезапно встала. Её стул, скрипнув, отъехал назад по плитке, которой был выложен пол.
— Речь идёт не о справедливости, девочка, — сказала она. — Речь идёт о здравом смысле. И в любом случае, — она подхватила одной рукой миску с нарезанной капустой и подошла к очагу, — ещё неизвестно, действительно ли мистеру Тэллоу удастся уйти от ответственности.
Она наклонила миску, и капуста с бульканьем и шорохом посыпалась в кипящую воду. Сидящая сбоку от очага бабушка Якоба кивнула и ухмыльнулась сквозь клубы пара, точно гоблин, все мешая и мешая суп своими узловатыми, костлявыми руками.
13
Миновало три недели, и всё это время Китти, благодаря соединению упрямства и гордости, успешно отвергала все попытки сбить её с того пути, который она избрала. Чем сильнее её родители пытались запугивать или умасливать её, тем упорнее стояла Китти на своем: она твёрдо решила в назначенный день явиться на суд и позаботиться о том, чтобы справедливость восторжествовала.
Её решимость подкреплялась известиями о состоянии Якоба: он по-прежнему лежал в больнице, и, хотя сознание вернулось к нему и он был в здравом рассудке, он всё ещё ничего не видел. Его семья надеялась, что со временем зрение к нему вернётся. При мысли о том, что эти надежды могут не оправдаться, Китти содрогалась от горя и гнева.
Если бы её родители были в силах, они бы, конечно, отклонили пришедшую повестку. Однако истицей была Китти, и для того, чтобы прекратить дело, необходима была её подпись, а она бы этого ни за что не подписала. Так что машина судопроизводства двинулась дальше, и в назначенное утро Китти появилась у главного входа суда ровно в восемь тридцать, в своей самой приличной куртке и лучших замшевых брюках. Родителей с ней не было — они наотрез отказались присутствовать на суде.
Вокруг кишела разношерстная толпа, которая толкалась и пихалась локтями в ожидании, пока откроют двери. В толпе бегало несколько уличных мальчишек, продававших горячие пирожки и булочки с больших деревянных лотков. Китти покрепче прижимала к себе свою сумочку каждый раз, как они пробегали вплотную к ней. Она заметила ещё нескольких торговцев, таких же простолюдинов, как она сама, одетых в свои лучшие костюмы, бледно-зелёных от переживаний. Но в основном толпа состояла из озабоченных и деловитых волшебников, облаченных в великолепные костюмы с Пиккадилли или официальные плащи и мантии. Китти обводила взглядом их лица, ища мистера Тэллоу, но его нигде видно не было. Вокруг толпы стояли на страже крепкие парни из ночной полиции.
Наконец двери открылись, раздался свисток, и толпа хлынула внутрь.
Посетителей встречал служащий в алой с золотом форме. Китти назвала своё имя. Служащий заглянул в список.
— Зал номер двадцать семь, — сказал он. — По левой лестнице до самого верха, и там направо, четвертая дверь. Поторапливайтесь!
Он подтолкнул Китти вперёд, она миновала служащего, прошла высокую каменную арку и очутилась в прохладном мраморном фойе Дома правосудия. Из ниш в стенах бесстрастно смотрели каменные бюсты великих людей; молчаливые люди торопились туда-сюда. В воздухе висела серьёзность, тишина и отчётливый запах хозяйственного мыла. Китти поднялась по лестнице, прошла по многолюдному коридору и нашла зал номер двадцать семь. Снаружи стояла деревянная скамья. На двери висело объявление, в котором говорилось, что посетителям следует сидеть и ждать, пока их вызовут.
Китти села и принялась ждать.
В течение ближайших пятнадцати минут у дверей зала мало-помалу собралась небольшая группа задумчивых людей. Они молча сидели или стояли, погруженные в свои мысли. Большинство из них были волшебниками. Они рылись в ворохах юридических документов, написанных на бумаге, разукрашенной звёздочками и замысловатыми символами, и старались избегать взглядов других волшебников.
Дверь зала номер двадцать семь отворилась, и оттуда выглянул молодой человек в изящной зелёной шапочке и с деловитым выражением лица.
— Кэтлин Джонс! — провозгласил он. — Здесь ли Кэтлин Джонс? Она следующая.