Внутри Плаща сделалось очень жарко. Китти чувствовала, что у неё начинает кружиться голова. Девушка закусила губу и постаралась сосредоточиться — потерять сейчас сознание было поистине смерти подобно.
Моровое Заклятие развеялось с удивительной внезапностью. Зелёное облако как будто втянулось внутрь, точно оно за неимением жертвы было вынуждено пожрать само себя. Только что весь трансепт был залит его жутким светом, а в следующий миг оно испарилось, и вновь воцарилась тьма.
Прошла минута. С носа Китти капал пот. Все они по-прежнему не шевелили ни единым мускулом.
Потом мистер Пеннифезер внезапно разразился хохотом. Это был пронзительный, почти истерический смех, от которого у Китти волосы встали дыбом. В нем звучали торжествующие нотки, несколько выходящие за пределы нормального. Девушка инстинктивно отшатнулась и выступила за пределы Плаща. Минуя жёлтый покров, она ощутила покалывание, а потом — ничего. С минуту она озиралась по сторонам, потом перевела дух.
— Ну что, гробница открыта, — сказала она.
27
Вечерело. Владельцы мелких кофеен в переулочках рядом с площадью наконец-то зашевелились, засветили фонари, висящие над дверьми, и утащили внутрь деревянные стулья, которые целый день стояли на мостовой. Перезвон вечерних колоколов поплыл над городом из-под чёрных шпилей старого Тынского собора, где покоится мой старый приятель Тихо, [43] и улицы заполнились говором пражан, возвращающихся по домам.
Парень большую часть дня просидел за столиком с белой скатертью у входа в трактир, читая одну за другой чешские газеты и дешёвые книжонки. Когда он поднимал голову, ему открывался хороший вид на Староместскую площадь, на которую выходила улица в десятке метров оттуда; а когда он опускал голову, ему открывался ещё лучший вид на нагромождение пустых кофейных чашек и тарелок, заваленных колбасными шкурками и крошками от крендельков — остатками его послеполуденной трапезы.
Я сидел за тем же столиком. На мне были огромные тёмные очки и навороченный костюм, почти такой же, как у него. В знак солидарности я положил и себе один кренделек и разломал его на кусочки, чтобы сделать вид, будто я его ел. Хотя, разумеется, я ничего не ел и не пил. [44]
Староместская площадь была одним из самых просторных открытых пространств в восточной части города: неровная мостовая из ярких булыжников, усеянная пешеходами и цветочными лотками. Стайки птиц лениво перелетали с места на место перед фасадами элегантных пятиэтажных домов, из тысячи труб вился дымок… Сцена была настолько мирная, насколько только можно желать, и тем не менее мне было не по себе.
— Прекратишь ты ерзать, или нет? — Парень хлопнул книжкой об стол. — Я из-за тебя не могу сосредоточиться!
— Ничего не могу с этим поделать, — ответил я. — Слишком уж мы на виду!
— Нам ничто не угрожает, расслабься.
Я украдкой огляделся по сторонам.
— Это тебе так кажется. Лучше бы мы подождали в отеле!
Парень покачал головой:
— Я бы с ума сошел, если бы ещё хоть немного просидел в этой блошиной яме. Я на этой постели спать не могу, такая она пыльная. А ещё на мне всю ночь пировала стая клопов — я буквально слышал, как они с меня сыплются каждый раз, стоит мне чихнуть.
— Ну, если тебе кажется, что ты слишком пыльный, мог бы принять ванну.
Парень вроде как смутился.
— Чем-то мне не нравится эта ванна. Вид у неё какой-то… хищный. В любом случае, Прага — достаточно безопасное место: тут и магии-то практически не осталось. Ты ведь за всё время, что мы тут сидим, так ничего и не видел — ни единого беса, ни единого джинна, ни единого заклятия. А мы в самом центре города! Вряд ли кто-то увидит, кто ты такой на самом деле. Расслабься.
Я пожал плечами:
— Ну, как скажешь. В конце концов, не мне придётся бегать по стенкам и не меня солдаты будут тыкать пиками в зад.
Но он не слушал. Он снова взял свою книжонку и, сосредоточенно хмурясь, принялся читать дальше. А я вернулся к своему прежнему занятию, то есть принялся проверять и перепроверять все планы.
Вот ведь в чем штука: парень был абсолютно прав — за весь день мы так и не видели ничего магического. Это не значит, что поблизости не имелось представителей властей: на площадь время от времени забредали несколько солдат в тёмно-синих формах, блестящих сапогах и отполированных до блеска фуражках. [45] Один раз они даже остановились у столика моего хозяина и потребовали наши документы. Хозяин достал свой фальшивый паспорт, а я навел на них Пелену, так что они забыли, чего хотели, и пошли дальше своей дорогой. Однако мы не видели ни одного из проявлений магии, столь характерных для Лондона: ни поисковых шаров, ни фолиотов, замаскированных под голубей, ничего. Все выглядело абсолютно невинным.
Однако, при всем при том, я ощущал мощную магию где-то по соседству, неподалёку от того места, где мы находились, магию, действующую одновременно на всех планах. Каждый из планов звенел от неё, особенно седьмой, откуда обычно и является большая часть неприятностей. Магия была направлена не на нас — и тем не менее она меня нервировала, в особенности потому, что мальчишка, будучи человеком, юнцом и гордецом, ничего не чуял и старательно изображал из себя туриста. А мне отчаянно не хотелось оставаться на виду.