— Диего Вирт, вас просят зайти на командный пункт, — сказал вдруг из ниши женский голос. — Диего Вирт, вас просят зайти на КП.
Он скользнул взглядом по белой стене, скрывающей за собой зал и аппаратуру медицинского комплекса, и повел Полину к эскалатору.
В центральной диспетчерской командного пункта его ждали Банглин, Кротас и универсалисты.
— Грехова надо на Землю, — сказал Диего, рассматривая браслет видеосвязи на руке. — У него шок…
— Трансгал «Солнце» уходит к Земле завтра, в семь часов, — сказал Кротас. — Грехова отправят с ним.
Диего Вирт поднял глаза на председателя Комиссии по контактам.
— И Серебрянникову, конечно, — добавил Банглин, поняв безмолвный его вопрос. — Прошу вас, Диего, расскажите о… гм, спасении Грехова еще раз. Ситуация, скажем прямо, неправдоподобная…
Вирт встретил взгляд Кротаса и вдруг почувствовал робость, как на экзамене. Эти суровые люди, прошедшие огромную жизненную школу, закованные в броню своих обязанностей, знали цену решений и имели право не только просить, но и приказывать, хотя, наверное, были так же уязвимы, как и все остальные. Однако жизнь и работа после неудач, катастроф и жертв для них не кончалась.
— У меня этот факт не вызывает сомнений. Грехова принес из Города серый призрак. Я в это время снова пошел в Город, думал, вдруг пригодится моя помощь… Молчанова я оставил с роботом-охранителем… Успел пройти, наверное, с полкилометра, когда увидел летящего призрака… Вернулся. Вот, пожалуй, и все…
— А что делал призрак потом?
— Улетел к Городу. А спасательный модуль нашел нас только через пять часов.
— Любопытно, — тихо сказал Сергиенко, переглядываясь с Квециньским. — Это не первый случай такого рода. Паутины нападают, охраняя Города, а серые призраки спасают людей. Почему?
— Может, кое-что нам пояснит сам Грехов, — сказал Банглин, — когда поправится. А, вообще, с таким положением дел мириться нельзя. Надо подключить все крупнейшие лаборатории проблем контакта, физические институты, объявить широкое обсуждение возникших затруднений среди специалистов…
— Лишь бы не признаваться в поражении, — дернув щекой, сказал Кротас.
— Не слишком ли дорого мы платим ради познания?
— Я пойду? — сказал Диего Вирт, чувствуя себя лишним.
— Да-да, пожалуйста.
В зале после его ухода некоторое время длилось молчание. Потом Сергиенко исподлобья взглянул на зло прищурившегося Кротаса и усмехнулся.
— А ты, Нат, ты лично способен признаться в своем бессилии перед этой планетой? Перед теми, кто бросил нам этот странный вызов? Можешь ответить?
— Я-то? — переспросил Кротас. — Я-то способен, я на многое способен… Вы посылаете людей на разведку нового, неизведанного, но не считаетесь виновными, если они встречаются с опасностью и гибнут. Спасатели же, ассы, не имеют права погибать там, где ждут их помощи. И если они все же гибнут, то виноват я. Виноват в том, что не предусмотрел, не смог предусмотреть всего, посылая их в спасательный рейд…
— Утрируешь, Нат, — Банглин поморщился. — Разве мы ищем виноватых? Существуют какие-то методы разрешения тех противоречий, которые мы испытываем с изучением цивилизации Тартара. Просто мы не нашли этих методов, поэтому так велик риск в познании, как ты говоришь, нового, неизведанного. Неужели отступим?
— Предположим, нет. Но какой ценой? Снова жизни товарищей?
Холодный огонь сверкнул в глазах Банглина, но говорить он ничего не стал. Слева от них сработали системы обзора, и с высоты пяти тысяч километров открылся вид на ровный белесый сфероид Тартара.
Диего Вирт стоял на смотровой площадке станции приема трансгалактических кораблей и смотрел на яркую желтую звезду в правой полусфере площадки. Это было Солнце. Он не один раз возвращался из дальних полетов, видел десятки других светил, более могучих, яростных, и наоборот, багровых и тихих, как потухающий костер, но Солнце волновало его по-иному, смотреть на него было приятно и радостно, потому что Солнце — это уже Земля, это запахи и тепло родного дома.
— Идем, Диего, — окликнул его Шелгунов.
Вирт с сожалением оторвал взгляд от черного «небосвода» с искристой полосой Млечного Пути.
— В отдел? — спросил Шелгунов уже в коридоре, поблескивая в полутьме круглыми зоркими глазами.
— Сначала отправлю Габриэля.
— Лечцентр на Филиппинах?
— Нет, медицинский профилакторий в Брянских лесах, на Десне. Там родилась Полина, а она лучше знает, что нужно Габриэлю для выздоровления…
— Не везет парню. Второй раз попадает в переделку. Как это с ним случилось?
— Потом расскажу. Ты вот что, — Диего остановился. — С Аней все нормально?
— А что с ней может случиться? — простодушно удивился Шелгунов. — Это она не знает, что ты вернулся, а то давно была бы здесь.
Диего Вирт вздохнул.
— Ты ей не говори… ну… совсем не говори, что я был в Системе. Устрою Габриэля, побываю в отделе — и опять к Тартару. Там еще много работы и бросить ее сейчас нельзя. Понимаешь?
Шелгунов подумал и сказал:
— Вообще-то, не очень, но ты можешь не объяснять.
Они подошли к оранжевой двери зала ТФ-сообщений, за которой только что скрылись голубые халаты врачей, готовивших к транспортировке на Землю Грехова, и снова остановились.
— А что объяснять? — с неожиданной грустью сказал Диего. — О гибели Сташевского Аня уже знает, а тут еще Габриэль… Если я приду сейчас к ней, живой, невредимый… а потом снова уйду… Думаешь, ей будет легко? Да что говорить, ты человек несемейный, не поймешь, пожалуй.
— Не пойму, — согласился Шелгунов. — Тебе видней. Что ж, до встречи?
— До встречи. Спасибо, что прилетел. Ты сам-то куда сейчас?
— Меркурий — база планетологов. Рисковые ребята, глаз да глаз нужен…
Диего Вирт сжал ладонь Шелгунова и шагнул в дверь. От Земли его отделяли только минуты подготовки аппаратуры. Сама ТФ-передача осуществлялась практически мгновенно.
Поначалу Полину впускали к Грехову лишь на короткое время. Она входила в помещение лечебных процедур и молчаливо усаживалась перед прозрачной стеной. Грехов, неподвижный, утонувший в пеномассе, безучастно смотрел на нее огромными, заполненными внутренней болью глазами. Он был слаб и беспомощен, и слезы душили Полину: никогда еще она не видела Габриэля столь не похожим на самого себя, и жалость к нему поднималась в ней слепой волной, жалость и желание обнять, закрыть своим телом амбразуру боли и горечи воспоминаний…