– А ты соображаешь! – одобрительно, с приязнью Борис похлопал своего собеседника по плечу.
– Попрошу без фамильярностей, – дернул тот плечом. – Должен быть еще кто-то – тот третий, который смог бы объяснить Алене, что Селетину нельзя доверять. Чего женщина боится? Да уж не того, что ее возлюбленный – маньяк, убийца и предатель Родины! Она боится только одного – что он ее предаст! Что он ненадежен! Что он может ей изменить!
Борис сокрушенно вздохнул.
– А где мы найдем такого человека?
– Найдем, – холодно ответил Алеша. – И я уже знаю, кто это будет, – странно только, что ты до сих пор не догадался…
Борис сделал вид, что не расслышал последней фразы, и поправил набежавшую на лоб прядь. Потом вдруг улыбнулся:
– Слушай, а чего вы с ней разбежались, а?
– Я слишком увлекся одной ее подругой, – с бесстрастной откровенностью признался Алеша.
– Это которой?
– Любой Шеиной.
– Любкой? – удивленно-весело переспросил Борис. – Этой баскетболисткой?
– Она не баскетболистка, она совсем другим видом спорта занималась…
– Да какая разница! Она же просто огромная! Я, правда, давно ее не видел, может, она и усохла немного, но все равно…
– Заткнись, – перебил его Алеша. – Ты-то почему разбежался с Аленой, а?..
– Да уж не потому, что за другими юбками бегал! – с гордостью произнес Борис. – Я всегда любил Алену. Она потрясающая – умница, красавица, блестящая пианистка! Таких, как она, – больше нет…
– Но все равно ты ее оставил! – напомнил Алеша.
– Потому что у меня – мама, – с нежностью признался Борис. – Но мама, слава богу, теперь изменилась. И полностью меня поддерживает. Ты знаешь, по-моему, у тебя, Лексей Лексеич, никаких шансов нет… Сам говоришь – женщина не прощает предательства. Это я тебе как друг говорю, без обид…
– Ты ее тоже предал!
– Нет, у меня другая ситуация, у меня – мама… Маму легче простить. Ты лучше скажи, Лексеич, о каком таком человеке ты говорил, которого Алена послушалась бы?..
* * *
…Февраль начался с морозов – таких сильных в Москве давно уже не было. В выпусках новостей это было главной темой для обсуждения – сколько лет назад были подобные холода, да когда они закончатся, и закончатся ли – поскольку на Земле начался период глобального потепления, а глобальное потепление почему-то связано именно с такими вот непереносимыми морозами, от которых даже троллейбусы на улицах ломаются!
Роман, конечно, позвонил Алене на следующий день – они поговорили довольно спокойно, ни в чем друг друга не обвиняя, но с того самого времени между ними словно что-то пробежало – какая-то тень. Смутный силуэт той, что год назад ушла из жизни… Алена уже не могла не думать о Вике, о том, что, возможно, Селетин видит в ней, Алене, свою жену.
Разумеется, она не поверила Борису, что это Роман довел свою жену до самоубийства. Он ничем не напоминал Синюю Бороду из сказки – потому что был мягким, добрым, нежным, очень спокойным человеком – такие не способны на сознательные злодейства. И потом, он любил Вику – это же очевидно!
Но именно то, что он любил Вику, и мучило теперь Алену!
«Нельзя ревновать к мертвым!» – не раз повторяла она себе, но чудовище с зелеными глазами ходило за ней по пятам…
В один прекрасный день снова позвонил Борис.
– Не бросай трубку, пожалуйста… Я должен тебе кое-что сообщить.
– Опять? Послушай, Бугров, ты ведешь себя непозволительно!.. Если ты еще раз…
– Замолчи! – вдруг закричал он. – Я сейчас дам тебе один адрес – ты должна по нему съездить.
– Какой еще адрес? – возмутилась она. – Никуда я не поеду! Интриган! И передай, пожалуйста, Калерии Львовне…
– Адрес матери Виктории Селетиной, – не обращая внимания на ее вопли, хладнокровно произнес Борис. И Алена моментально замолчала.
– Чей адрес? – растерянно спросила она.
– Матери Виктории. Ее зовут Ларисой Викторовной. Лариса Викторовна Макарова… Она хочет с тобой поговорить.
– Она?
– Да, она! – сердито произнес Борис на том конце провода. – Она уже ждет тебя. Лови такси и поезжай!
– Я не поеду, – сказала Алена с ужасом. – Зачем? Я не поеду!
– Дело твое. Я просто продиктую тебе адрес, а ты уж сама решай – ехать к ней или нет…
И она поехала. Потому что не могла не поехать: ведь все, что было связано с Викой, не могло оставить ее равнодушной!
В районе Звездного бульвара Алена довольно долго плутала, пока не нашла нужный дом – но к тому моменту замерзла так, что от холода не чувствовала ни рук, ни ног.
…Дверь (квартира, как известно, начинается с двери, а эта дверь была очень хороша – чуть ли не кожей обита, что ли?..) ей открыла немолодая, очень подтянутая дама, которой могло быть как семьдесят, так и пятьдесят – столь безупречно-тщательно она выглядела. Одета она была в кофейного цвета брючный костюм, который очень шел ей. Светлые прямые волосы дамы были коротко подстрижены, а в ушах качались длинные тяжелые серьги, явно старинной работы.
Дама долго смотрела на Алену тяжелым, внимательным взглядом, а потом без лишних слов пустила в квартиру.
– Я – Алена…
– Я знаю. Я ждала вас. Я – Лариса Викторовна.
Квартира была тоже непростой – дорогой наборный паркет, бронзовые светильники, массивная старинная мебель… Лариса Викторовна провела промерзшую до костей Алену в кабинет, усадила на кожаный диван шоколадного цвета.
– Чаю?
– Нет, спасибо, – поспешно отказалась Алена, чувствуя себя очень неловко в присутствии этой дамы.
– Простите, Алена, а кто вы по профессии?
– Я? Пианистка. Занимаюсь исполнительской деятельностью… – Про то, что в данный момент она работает в ресторане тапером, Алена благоразумно решила не сообщать надменной хозяйке квартиры. – Окончила консерваторию…
Лариса Викторовна моментально преобразилась, словно ей сообщили нечто важное – то, что существенно могло повлиять на эту встречу.
– Пианистка… Боже мой! Как приятно встретить по-настоящему интеллигентного человека! – Она едва не разрыдалась.
– Да, я пианистка… – испугалась Алена. – А что такого?
– Не обращайте внимания… – Лариса Викторовна прижала к глазам платок. Только сейчас Алена почувствовала, что перед ней – несчастная женщина, потерявшая дочь. – Господи, Алена… вы бедное дитя!
«Бедное дитя» тридцати четырех лет тоже едва не разрыдалось.
– Лариса Викторовна, вы… о чем вы хотели со мной поговорить?
– О нем! Об этом человеке, разумеется! – с раздражением и тоской воскликнула та, тряхнув головой – сережки замерцали волшебным блеском. – О моем бывшем зяте.