Вот и вход…
Было холодно. Ветер гнал по дорожкам жухлые листья. Неживые, слишком яркие цветы. Черные обелиски. Тяжелый темно-красный диск солнца был перечеркнут голыми ветвями деревьев – словно на нем был нарисован некий иероглиф… Знак. Только вот как его расшифровать?
Веронике на миг показалось, что она находится в одном из своих снов – тех, что ей когда-то снились, когда она еще только собиралась найти Клима. Кровь и слезы… Как же она могла забыть, что Клим Иноземцев – это слезы и кровь. Кровь! Тайные знаки предупреждали ее, но она не хотела видеть, не хотела замечать… Неизбежного и неотвратимого.
Людей не было, лишь откуда-то издалека доносилось тарахтение мотора – наверное, работник кладбища (тот самый, на маленьком тракторе) собирал опавшую листву.
Вероника побежала по центральной аллее, глотая холодный воздух. Она испытывала страшную, невыносимую тоску…
Свернула на боковую аллею. Еще чуть-чуть… Вот и он, склеп Черного Канцлера. Вероника сделала еще шаг и вдруг увидела профиль Клима. Клим сидел на скамье позади склепа, живой и здоровый. Его милый, прекрасный, родной профиль. Бледный шрам на щеке, небрежно взлохмаченные, светлые, с пепельным оттенком волосы до плеч. Клим повернул голову – Вероника увидела его зеленовато-серые спокойные глаза.
«Жив!» – с облегчением подумала она и едва не упала от волнения.
– Клим! – Она кое-как удержалась на ногах, затем неуклюже перескочила канавку, размытую осенними дождями – каблуки увязали в рыхлом грунте.
На скамье рядом с Климом сидел Тарас.
Вероника едва узнала бывшего мужа: очень худой, черные тени вокруг глаз, нехороший цвет лица – синевато-зеленый, темный какой-то… В черном длинном кожаном пальто известной итальянской марки – в прошлом году покупали вместе.
– А, Ника… Пришла? – одними губами улыбнулся Тарас. – Что так смотришь? Не узнаешь?
– Узнаю… – вырвалось у нее. Тарас чем-то напоминал Черного Канцлера. Носферату из старого, немого, черно-белого фильма… «Тарас продал свою душу Черному Канцлеру. Он сам теперь – Черный Канцлер!»
– Ника! Ника, ты не должна была… – начал Клим.
– Правда, Ника, как ты нашла нас?
– Лиля… – едва вымолвила она.
– Ах, Лиля! Так я и знал, что она подслушивала… – скривился Тарас. На коленях у него лежала большая черная папка, в которой он обычно носил документы.
– Ника, иди домой, – спокойно произнес Клим. – Пожалуйста.
– Домой? Нет уж! Без тебя не пойду…
– Ника, иди.
– Я не могу! – закричала она, глядя в глаза Климу. – Зачем ты меня гонишь? Я не могу без тебя…
Клим встал, подошел к ней близко, положил руку на плечо:
– Ника, иди домой. Мы поговорим с ним, и я приду.
– Я боюсь за тебя! – едва слышно прошептала она.
– А я – за тебя. Поэтому иди домой. Сейчас же.
Вероника вдруг представила те минуты, что она проведет без Клима, ожидая его. Такая мука!
– Нет. Клим, он плохой… Бойся его. Бойся!
– Вот еще… Не буду я его бояться.
– Какой же ты упрямый! – в бессильном отчаянии прошипела Вероника.
– А уж ты какая… – коротко засмеялся Клим.
– Не верь ему. Ничему не верь! – исступленно прошептала она.
– Я не верю. Иди.
Тарас сзади зашевелился:
– Что же ты гонишь ее, Клим? Она искала тебя двадцать лет, носом землю рыла, а ты ее гонишь?.. Не-хо-ро-шо-о…
Клим оглянулся, ничего ему не сказал. Он старался сдерживать себя, потому что рядом была Вероника.
– Ника, останься, – продолжил Тарас. – Посиди со мной рядом… – Он одной рукой похлопал по скамейке. – Какая она у нас хорошенькая, а, Клим? Да? Эти волосы, эти глаза, эта трогательная шейка… Ника, поправь шарфик, а то горлышко застудишь!
Ника машинально прикоснулась к шарфу.
– Ника, иди, – негромко произнес Клим, стоя к ней лицом.
– Ника, останься!
* * *
Тарас долго думал, кто же виноват больше – Ника или Клим? Кто из них сломал ему жизнь, кто превратил его в ничтожество, кто сделал из него посмешище?.. Сначала он во всем обвинял Клима, потом жену-предательницу, потом снова Клима… Надо было наказать виновного. И нельзя было ошибиться.
Но сейчас, на Переведеновском, возле склепа Черного Канцлера, он окончательно понял: Ника – вот кто во всем виноват. Не только тем, что она предала и унизила, а самим фактом своего существования.
Если бы ее не было, то он, Тарас, жил бы нормально и счастливо, был бы обыкновенным мужчиной. Был бы успешным, веселым, ничем не мучился, ел бы все подряд, любил бы женщин… Но на свет божий родилась она, Ника. И все пошло наперекосяк.
Если бы Ники не было, то он, Тарас Николаев, был бы счастлив.
Дело не в Климе, дело в Нике.
Тарас сжал в руках кожаную папку.
* * *
– …Ника, останься! – повторил Тарас тоже спокойным, даже каким-то благостным голосом. Полез зачем-то в свою папку, но сильным порывом ветра мгновенно разметало бумажные листы, они понеслись над черной землей. «Что он делает?» – подумала Вероника, стараясь убрать волосы от лица. И в этот момент Тарас двинулся вперед.
Все происходило очень быстро, но для Вероники время словно замерло. Как в замедленной киносъемке, она увидела, что Тарас достает из папки нож. Давно знакомый ей кухонный нож. Поднимает руку… Но он не в Клима целится, он целится в нее. Именно в нее, поскольку Клим стоит сбоку, не на линии удара.
«Странно…» – успела подумать Вероника. За мгновение до собственной смерти…
(Странно – потому что Лилька сегодня спросила: «Что сделает Клим, если на тебя бросятся с ножом?» Выходит, накаркала бывшая подружка!)
…Но в то же самое мгновение Клим обернулся. И, шагнув вбок, едва успел заслонить ее. Это единственное, что он успел сделать. Стой он к Тарасу лицом, а не спиной или будь у него не одно, а два мгновения, он, возможно, выбил бы из рук Тараса нож, скрутил его и т. д и т. п. Но этого мгновения у Клима не было.
Неизбежное и неотвратимое.
Вот оно.
Этот звук. Звук пробитой грудной клетки. Звук, с которым рубят мясо. Отвратительный звук. Страшный.
– Нет! – быстро сказала Вероника, словно запрещая себе верить в происходящее. Ведь если поверишь – сойдешь с ума от ужаса. – Нет…
Клим замер, а потом стал падать.
Вероника попыталась его подхватить, но не смогла и сама не удержалась, упала рядом с Климом на колени. Затылком он ударился о железный люк, присыпанный влажным песком.
Вероника подняла лицо, встретилась глазами с Тарасом. «Что же ты наделал?!» – спросили ее глаза.