Оля упала в старое кресло, которое кто-то добрый втащил сюда (если бы кресла не было, она села бы прямо на асфальт), и попыталась отдышаться. Никита с улыбкой смотрел на нее. Но и у него был такой вид, будто он пробежал марафонскую дистанцию.
– Ты молодец, – с гордостью сказал он. – Спасибо, что пошла за мной.
К этому времени Оля уже обрела способность говорить.
– Мерси, – задыхаясь, произнесла она. – Но одного… одного «спасибо» мне мало. Требую орден! Или хотя бы медаль!
– У меня есть для тебя награда, – сказал Никита и достал откуда-то гитару. – Я на время стану твоим трубадуром.
«Как в сказке, честное слово!» – От его слов Оля пришла в полный восторг, и даже ее усталость как рукой сняло.
Он сел на старый складной стул и тронул пальцами струны. Здесь, на высоте, все время свистел ветер, и Оле показалось, что этот ветер свистит внутри нее.
– Мне еще никто не пел песен, – пробормотала она.
– Что?
– Нет, это я так, ничего. Я слушаю тебя.
И она закрыла глаза, боясь расплакаться.
Он ей спел сначала одну песню из репертуара Бориса Гребенщикова, потом вторую, потом третью. Оля блаженствовала. Наконец он замолчал.
– Ну как?
Она ответила не сразу:
– Ты очень хорошо поешь. Нет, я совсем не то хочу сказать, черт, я даже не знаю, что тут можно сказать.
– Нравится тебе здесь?
– Отличное место! И не надо убегать на край света.
– Это ты верно заметила.
– Знаешь, я так рада, что все-таки забралась сюда. Это ведь можно считать подвигом, да?
– Еще каким!
– Я люблю высоту, – с важным видом произнесла Оля, вставая из кресла. – Помню, как сто лет назад мы ходили с мамой на экскурсию на Останкинскую башню. Ну, еще до того, как там пожар приключился. Здесь почти то же самое! Я-то на шестом этаже живу. Отсюда все такое маленькое! Я бы хотела жить в таком доме, на последнем этаже – конечно, при условии, что лифт будет работать. Представляешь, просыпаться каждый день и смотреть вниз! Отчего люди не летают, а?
– А прикинь, как чувствуют себя жители небоскребов где-нибудь в Америке?
– О!
Оля хотела подойти к краю, но Никита вдруг испугался.
– Ты куда? – спросил он, хватая ее за запястье.
– Я осторожненько.
– Нет, высота манит! Не подходи туда.
По правде говоря, у крыши были высокие борта, и Оля не поняла, чего так испугался Никита.
– Я не боюсь, – улыбнулась она, чувствуя, как ветер треплет ее волосы.
– Зато я боюсь. За тебя.
Его лицо было совсем рядом – мужественное, гордое лицо с упрямо сведенными бровями – замечательное лицо…
– Какая ты… – пробормотал он и поцеловал ее. Оля ждала и даже хотела этого, но, когда Никита поцеловал ее, она вздрогнула и отстранилась.
– Что? – испугался он.
– Это слишком хорошо, – сказала она, сама не понимая, что говорит. – Это слишком хорошо, чтобы можно было в это поверить.
– Феона…
– А? – Она опять вздрогнула.
– Мы ведь никогда не расстанемся, да?
– Никогда! – твердо ответила она.
– Ладно, пошли отсюда, не слишком приятное местечко, чтобы приглашать сюда девушку. Пойдем-ка в кафе! Тут есть хорошее кафе, в соседнем квартале.
– Пойдем! Нет, но ты только не думай, что мне тут не понравилось! Совсем даже наоборот – это все здорово и необычно.
Спускаться было гораздо легче – они бежали вниз по лестнице и хохотали как сумасшедшие.
– Ты с ума сошла! – с ужасом воскликнула Муся, прижав ладони к лицу. – И ты полезла вслед за ним?!
– Да, а что?
– А вдруг он псих, сумасшедший, а вдруг он что-нибудь такое задумал?
– Мусечка, дорогая, – снисходительно прервала ее Оля. – Я что, в людях не разбираюсь? Он классный, он просто супер!
– Но в каком-то диком месте…
Муся бегала взад-вперед и размахивала руками, как будто на нее напала стая ос. Оля не могла смотреть на свою подругу без смеха.
– Давай рассуждать логически. Вот какой твой любимый писатель? Достоевский?
Муся остановилась и покраснела:
– Н-не совсем, то есть я очень люблю Достоевского, но сейчас читаю Полину Истокову.
– Кого? Это из классики? – нахмурив лоб, переспросила Оля. Теперь, когда она числилась Феоной, склонной к занятиям литературой, то ловила любую информацию на эту тему – был шанс блеснуть перед Никитой эрудицией.
– Ну что ты! – опять всплеснула Муся руками, как будто Оля сказала что-то неприличное. – Это современная российская писательница!
– А-а, значит, она сочиняет любовные романы! – догадалась Оля. – Я про это все очень хорошо знаю. Что ж, возьмем для примера твою Полину Истокову, даже еще лучше. О чем она там пишет? Впрочем, можешь даже не говорить – про всякие неземные страсти, роковых женщин и необыкновенных мужчин, которые много страдали в жизни и теперь ходят такие гордые и печальные. Мел Гибсон сыграл кучу таких ролей в кино, например.
– Ну, в общем… – смутилась Муся. – В общем, ты не так уж далека от истины. И что из этого?
– А то! – назидательно произнесла Оля. – Никита именно такой мужчина и есть, юноша то есть. Как Мел Гибсон в кино или те, про кого сочиняет твоя Полина Истокова. Господи, Муся, если б у нас вокруг были горы, или глухие леса, или пещеры какие-нибудь с пустынями – разве бы поперся он на этот небоскреб? Просто у нас идти некуда человеку, который мечтает побыть в одиночестве, подальше от суетного мира.
Муся слушала, открыв рот, – кажется, такая мысль еще не приходила ей в голову.
– Неужели? – ошеломленно пробормотала она. – А как же маньяки там всякие? Они тоже любят крыши, подвалы и пустыри.
– О чем ты говоришь, Муся, – поморщилась Оля. – Это совершенно разные вещи! Обсуждать это глупо, тем более сейчас, когда я вернулась живой-здоровой.
– Ну да, ну да… Но в этих романах или в кино герой становится таким печальным и разочарованным обычно после того, как переживет какую-нибудь жуткую личную драму. Ну там, бандиты убьют у него на глазах жену с ребенком, или лучшего друга, или враги до смерти заморят его престарелых родителей!
– Я думаю, Никите пришлось пережить нечто подобное, – взволнованно кивнула Оля. – Конечно, не жену с ребенком у него убили, да и родители его, я думаю, не такие уж престарелые. Только не говори мне про комплекс Печорина, к Никите это не имеет никакого отношения!
– Да я ничего такого и не говорю, – пробормотала Муся. – Только какую же драму пришлось пережить Никите, чтобы только на крыше небоскреба ему было хорошо?