– Только не розы, – нетерпеливо перебил ее Николай. – А это у вас что там?
– Орхидеи. Чудесный подарок! Вы кому собираетесь дарить цветы?
Николай демонстративно проигнорировал вопрос.
– Я, пожалуй, куплю готовый букет. Вот этот. Сколько он простоит?
– Недели две, не меньше! – любезно улыбнулась продавщица.
– Ну да... – пробормотал Николай брезгливо. – Как же! Дай бог, если дня два... Никаких правил в цветочном бизнесе нет, никаких законов, регламентирующих этот вид деятельности! Имейте в виду – если букет завянет через день, я к вам вернусь и потребую свои деньги назад. И мне плевать, что вы не обязаны это делать. Везде должна быть гарантия! Везде! Когда в обувной заходите, наверное, даже не спрашиваете, в течение какого срока можете сдать свои башмаки обратно, если у них вдруг каблук отвалится...
Продавщица только испуганно хлопала глазами. «Ничего, надо же их кому-то гонять, а то они совсем совесть потеряют!»
Николай расплатился, взял объемистый букет, запакованный в целлофан, и вышел на улицу.
Идти было недалеко – до следующего дома.
Войдя в подъезд, он набрал номер квартиры на входном устройстве.
– Коля, ты? – после нескольких трелей звонка отозвался женский голос.
– Я. Пустишь?
– А куда я денусь?.. – засмеялся голос.
* * *
В Древнем Риме роза служила символом храбрости. Римляне верили, что этот цветок вселяет в сердца мужество, и потому вместо шлемов надевали на воинов венки из роз и на щитах выбивали изображение розы. По случаю победы они украшали розовым венком голову победителя.
Роза также служила символом тайны и молчания. Она изображалась в виде барельефа на потолках комнат для совещаний, символизируя, что все, сказанное «под розой» (sub rosa), – является конфиденциальным.
Культ розы в Риме превосходил всякую меру. Патриции засыпали розами любимых матрон; девушки, привораживая любимых, окутывали себя розовым фимиамом; патрицианки купались в розовой воде, чтобы сохранить молодость; гладиаторы умащивали тело розовым маслом, чтобы быть непобедимыми в схватках. В Колизее розовым лепестковым дождем приветствовали победивших гладиаторов и украшали их венками.
Известно, что на одном из пиров гости были настолько засыпаны розами, что многие из них задохнулись...
(Из журнальной статьи.)
* * *
Марине Долецкой исполнилось тридцать четыре года, за спиной у нее было два брака, от первого из них – дочь Валя двенадцати лет, от второго – только фамилия, была еще мама – Софья Витольдовна Бубенцова, пятидесяти девяти лет, оптимистка, пенсионерка, гипертоник, живущая этажом ниже, была собственная однокомнатная квартира со всеми удобствами (все это, заметьте, в одном из лучших, «зеленых», районов Москвы), была неплохая работа в офисе, была красота и был любовник.
В общем, жила Марина Долецкая не хуже других женщин, а во многом даже и лучше – ведь не у каждой одинокой женщины есть рядом мужчина.
Поэтому, когда Марина услышала трель домофона, то вздрогнула удивленно-радостно. Она не ждала своего любовника так рано.
– Валя, собирайся! – закричала она дочери, которая на кухне делала уроки. – Дядя Коля пришел.
– Минутку... Мне только последнее предложение дописать, – вежливо отозвалась дочь.
– Никаких минуток! У бабушки допишешь...
Дочь у Марины была исключительно послушной девочкой. Поэтому спорить она не стала, а принялась быстро собирать портфель.
Марина бросилась к зеркалу, висевшему в прихожей, придирчиво оглядела себя – кажется, все в порядке. Когда-то она выступала в одном известном ансамбле народного танца, и от прошлого у нее осталась очень тонкая, почти подростковая, фигура. Волосы у нее были темные, длинные, прямые. Маленькая головка, длинная шея, смуглая кожа и выразительные глаза темно-карего цвета.
«Моя Нефертити» – так называл ее Николай.
Валя выходила из квартиры в тот момент, когда из лифта на лестничную площадку шагнул Николай.
– Привет, девчонка! – весело сказал он и свободной рукой потрепал Валю по голове. – Эх, коса у тебя замечательная...
У Вали действительно были хорошие волосы – темные, длинные, прямые, как и у Марины.
– Вот и я говорю! – подхватила Марина, стоя у входной двери. – А она отстричь свою косу хочет... Я ей даже думать об этом запретила. Валь, ты что с дядей Колей не здороваешься?
– Добрый вечер, дядя Коля, – вежливо сказала Валя, не поднимая головы.
– Ладно, иди к бабушке уроки делать... – Марина впустила Николая и захлопнула входную дверь.
– Это тебе.
– Коля... – Марина приняла его букет, точно величайшую драгоценность. – Колька, какой ты милый!
Он поцеловал ее, повесил легкий кожаный плащ на вешалку, переобулся в «свои» тапочки.
Марина, убрав цветы, повисла у него на шее.
– Ты рано сегодня... – с нежностью произнесла она. – Колька, я тебя обожаю! Соскучилась так, что просто сил нет...
В последний раз они виделись два дня назад.
– Дел очень много, – ответил тот, проходя в комнату. – Никто работать не хочет... Я иногда себя чувствую надсмотрщиком на плантации! – У него зазвонил мобильный. – О! Сама видишь – ни минуты покоя...
Марина привычно замолчала. У них была договоренность – если Николай говорит по телефону, она молчит. Конечно, в большинстве случаев звонили с работы, но это могла быть и Николаева жена.
– Алло, Игорь... Что? А я почем знаю... Прямо сейчас? Сертификаты у меня в столе лежат. Если будут настаивать, покажи этим товарищам, не стесняйся. Какие ж они поддельные, ты спятил, что ли?! Они настоящие! Что я, дурак, что ли, с поддельными связываться... А вдруг проверка? Себе дороже выйдет... Все, пока.
Марина улыбнулась. В этот раз звонок был деловой и повода для ревности не было никакого. Марина очень ревновала Николая к его жене, хотя ни разу и не показала этого...
– Все-то ты в делах, мой любимый, все в делах... – пропела она, кладя ему руки на плечи. – Может, выключишь свой телефон хоть на чуть-чуть, а?..
Он нажал на кнопку отключения, небрежно бросил свой мобильник на кресло.
– Есть хочешь? – Марина поцеловала Николая в нос.
– Нет.
– А что хочешь?
– Тебя хочу, – сказал он и поцеловал ее.
– Что, прямо так сразу? – улыбнулась Марина, слегка оттолкнув его.
– Так сразу...
Как любовник Тарасов был горячим, сильным, очень любил импровизации вкупе с нестареющей классикой, и Марина старалась, чтобы их встречи напоминали некое театральное действо, которое невозможно забыть.