В Москве были немецкие погромы. То и дело происходили митинги и демонстрации. Потом вдруг пропал хлеб в булочных.
Стали говорить, что правительство не справляется со своими задачами, что царь – просто пешка в руках своих министров, много сплетен было о Распутине. Все говорили, что тот губит царскую семью. Потом Распутина убили, но легче не стало.
Одна из зим была особенно тяжелой, армию преследовали неудачи, перебои с продовольствием пугали население городов.
Работая в госпитале, Соня видела, как солдаты ненавидят офицеров – пожалуй, даже сильнее, чем противника. Правда, было за что – многие из офицеров заслуживали это, вели себя по отношению к солдатам хамски и жестоко, интендантствующий состав не раз изобличали в воровстве. Ржавые ружья и гнилые, рассыпающиеся в руках шинели… Многие нажились на этой войне.
А с февраля началось…
Забастовка в Петрограде. Революция. Николай Второй отрекся от престола. К власти пришло Временное правительство во главе с Керенским… Все ждали Учредительного собрания и надеялись на какие-то невиданные перемены. Но потом эйфория стала спадать.
– Ехать к чертовой бабушке из этой страны! – как-то в раздражении закричал Петр Глебович, отшвырнув от себя газету. – Соня, Эмма, собирайтесь!
Как ни странно, тяжелые времена вдруг сплотили отца и мать. Эмма Генриховна, напуганная Февральской революцией, враз растеряла свой патриотизм и согласилась – надо ехать. Зачем жить в стране, где в булочных нет белого хлеба?..
«Милая Сонечка, у меня все хорошо, я жив-здоров. Не знаю, о чем еще писать тебе, потому что скоро приеду. Правда, ненадолго – на день-два, по делам службы, но все равно, с нетерпением жду этой встречи. Сколько-то времени сможем провести вместе. Ты меня еще не забыла?.. Всегда твой Митя».
Когда Соня прочитала это письмо, то едва устояла на ногах. Придвинула к себе стул, упала на него. Митя… Она увидит его!
– Папа, я никуда не поеду.
– Ты с ума сошла…
– Папа, вот что хочешь со мной делай, а я останусь здесь!
И вот в один из сентябрьских дней семнадцатого года в квартире Венедиктовых раздался телефонный звонок. По счастью, подошла Соня.
– Ты! – ахнула она, услышав в трубке знакомый и вместе с тем какой-то новый голос.
– Соня, я здесь… Встретимся? Скажи мне, куда подъехать? – нетерпеливо закричал Митя.
– Никуда не надо ехать! Ты где? Я сама к тебе приеду…
Меньше всего Соня хотела, чтобы их с Митей встреча произошла в родительском доме, в данный момент напоминавшем поле битвы. Битвы между ней и родителями.
Митя остановился в квартире сестры, на Маросейке.
Через час Соня была уже там. Извозчик, подвозивший ее, заломил немыслимую цену, но она даже торговаться не стала. Бегом поднялась по лестнице на второй этаж, дернула за звонок.
Дверь распахнулась – на пороге стоял Митя в распахнутой шинели цвета хаки. Соня, даже не успев толком его разглядеть, бросилась ему на шею. Запах махорки, ремней, лошадей… Так пахли все, кто возвращался с фронта.
– Митя…
– Соня! Ты не представляешь, как я соскучился!
– Митя, у тебя голос изменился… Митя, три года! Боже мой, три года я тебя не видела…
Они обнимались в полутемной прихожей, забитой какими-то пыльными шубами.
– А твоя сестра? Ты меня познакомишь, наконец, с ней?
– Нина уехала, она сейчас в Петербурге… тьфу ты, в Петрограде! Никак не привыкну, что его переименовали… Ну, как ты, как ты?
– Хорошо. То есть плохо – без тебя…
Каким-то образом они оказались в гостиной и все целовались без конца. Это было такое счастье, что Соня мало что соображала.
Потом она села на диван, а Митя, скинув шинель, устроился на полу, у ее ног. Только тогда Соня смогла как следует разглядеть его.
Он очень изменился.
Теперь вряд ли кто смог бы его назвать мальчишкой, юношей – это был мужчина. Грубая, обветренная, загорелая кожа, щетинистый подбородок (прежде Соня даже не замечала, что у Мити на лице есть хоть какая-то растительность). Густые брови (неужели у него раньше были такие же?..). Светлые морщинки в уголках глаз. А сами глаза…
У Сони все внутри задрожало, когда она увидела их. В них было столько безмерного, уже ставшего привычным отчаяния и боли, что девушке стало страшно. Этот взгляд она хорошо знала – тоже по госпиталю. Взгляд тех, кто видел смерть. И тех, кто убивал. Кто не смирился со смертью и вместе с тем – привык к ней.
– Что ты так смотришь? – улыбнулся Митя (о, какой контраст между этой улыбкой и этим тоскующим взглядом!). – Я изменился, да?
– Нет-нет…
– А ты вот изменилась. Ты стала такой красавицей, что мне просто страшно… Соня, ты ли это? – ласково спросил он.
– Я… – шепотом ответила Соня. Прикоснулась пальцами к его погонам. – Ты уже стал поручиком?
– Да, совсем недавно, даже не успел написать тебе. А что у тебя с руками? – Он поймал ее ладонь – пальцы были изъедены карболкой, ногти коротко острижены.
– Митя, я же в госпитале работаю, ты забыл? – засмеялась Соня.
– Бедные пальчики, мои самые любимые пальчики… – Он принялся целовать ее руки – с такой нежностью и действительно с такой любовью, что Соне стало жутко. – Но ничего, все пройдет, все!
За окном торжественно сияло солнце, стояли деревья – сплошь золотые. Точно ризы у икон. Бабье лето… «Он мой муж, – вдруг подумала Соня. – Нас не венчали в церкви, но он мой муж перед Богом, и никогда у меня не будет другого».
Это было как озарение – Соня в этот момент поняла, каких размеров достигает ее любовь. Собственно, и размеров никаких не было – ее любовь была бесконечна.
– Что же ты так далеко? – сказала она. – Иди ближе…
Он сел рядом, обнял ее. Она едва сдержала стон, когда прижалась щекой к его груди. Митя был абсолютно родным – это ощущение обожгло ее.
Потом он поцеловал ее. Еще, еще и еще. Потом…
– Ты не боишься? – осторожно спросил он ее. – Ты уверена, что мы поступаем правильно?
– А разве тебе не все равно? – сказала она – как тогда, на балу в Александровском училище, когда они прятались в зимнем саду…
Вот так, без всякого венчания, Сонечка Венедиктова стала женой Мити Алиханова, и ей было совершенно безразлично, что об этом скажут люди.
А на следующий день, к вечеру, Митя снова уехал на фронт.
Через месяц, в октябре семнадцатого года, в России случился новый переворот, и Временное правительство было свергнуто.
К власти пришли большевики.
Царя и его семью расстреляли.
Был подписан мирный договор с Германией, который многие считали грабительским. И началась война уже внутри страны.