«Может быть, Толя Прахов сумеет мне что-то подсказать? Бедный Толя – оказывается, ты тоже в меня влюблен! В сущности, ведь именно из-за тебя мы разругались с Даниилом!»
Она вскочила и побежала на дачу к Праховым.
– …Толика нет, – уныло сказала Вера Ивановна. – А зачем он тебе, Евочка?
– Хотела поговорить. Вы в курсе, что Даниил пропал?
– Угу. Ты теперь наследница, Евочка.
– Далось вам всем это наследство! – в сердцах воскликнула Ева, глядя неприязненно на толстую, одышливую, пучеглазую мать Толика. Та ответила ей не менее неприязненным взглядом:
– Ну, далось, не далось… Такая шикарная дача – ты ведь рада этому приобретению, Евочка?
– Бог знает что за ерунда у вас в голове, Вера Ивановна! – окончательно разозлилась Ева. – Лично я сейчас совсем о другом думаю.
– Я, кажется, знаю, о чем… Вернее, о ком, – ехидно произнесла Вера Ивановна и нетерпеливо сдула с лица прядь седых волос.
– О ком?
– О Толике моем – вот о ком! Только не выйдет, ничего у тебя не выйдет. – Она помахала перед лицом Евы распухшим бледным пальцем. – Я своего сына тебе не отдам.
– Тоже мне, сокровище… Маменькин сынок! – фыркнула Ева. – Вашему сыну, Вера Ивановна, скоро сорок лет стукнет, а он все один – ни жены, ни детей… С цацками помойными возится и рад! – Она от гнева уже не соображала, что говорит.
– Толик – антиквар!
– Ага… Вот пусть он на бабушке моей женится!
– На ком? – Вера Ивановна побледнела и схватилась за сердце. – Нахалка! Как ты разговариваешь с больным человеком?.. У меня сердце, у меня…
– Я знаю, знаю – у вас ни одного органа здорового нет! – отмахнулась Ева. – И как вы только живы еще… Всю жизнь болеете, с самого своего рождения! Только о болезнях своих и говорите!
– Нахалка! Хамка! – Мать Толика Прахова зашлась в кашле.
– Ну кто бы вы были без своих болезней? Да никто! Если б вы вдруг выздоровели, то что бы делать стали, о чем говорить? Это единственное ваше оправдание!
– Вон отсюда… – просипела Вера Ивановна.
– Да иду я, иду, – мрачно буркнула Ева.
Она пошла по саду к калитке. Почти у самых ворот, спрятавшись за кустами, остановилась, обернулась на всякий случай, прислушалась – а ну как действительно помрет тетенька?..
Вера Ивановна удобно расположилась в кресле на веранде дома и теперь спокойно и сосредоточенно нажимала кнопки на телефонной трубке.
– Алло, «Скорая»? – скорбно спросила она, наконец поднеся трубку к уху. – «Скорая», приезжайте срочно. Что?.. А, у меня инфаркт. Да-да, я подозреваю у себя инфаркт! Какие симптомы?.. Послушайте, девушка, счет идет на секунды! Не буду я вам ничего говорить, вы просто приезжайте срочно, и все. Нет, не буду, не буду, не буду… Сама такая! Ну хорошо… Пишите – сердце отказывает. Страшная, просто нечеловечески страшная боль за грудиной. Отдает в ребра, в спину, в плечи, в шею, в голову, в руки… Сознание путается. Я повторяю – пу-та-ет-ся!.. Пишите адрес…
* * *
Холодным и ясным ноябрьским днем Митя с Эрденом шли по Омску – эти места, эта часть России была еще свободна от красных. Здесь была своя власть (Временное Сибирское правительство) и свои министры – из Белой гвардии.
Город давно потерял свой прежний, патриархально-спокойный вид, которым отличался раньше. Все в нем бурлило, стены домов были заклеены листовками.
Выделялся плакат: «Приговорены к расстрелу, как бандиты, палачи и немецкие шпионы, нижеследующие большевистские главари – Иванов, Сулякин, Пахомов…» Список был довольно длинным.
На главной площади перед собором – толпа.
– Архиерей молебен служить будет, – заметил Митя, поглядев в ту сторону.
– А чего ж еще делать… – пробормотал Эрден. – Только Господь Бог нам теперь помочь может.
– Ты пессимист, Макс.
– Ты-то больно оптимист! – хмыкнул тот. – Бодришься, бодришься все время, а в глазах – тоска.
– Вот и Соня говорила, что у меня глаза какие-то странные…
Макс засмеялся, а потом закашлялся – еще в шестнадцатом году надышался ядовитых газов, которые немцы распыляли в окопах.
– Давно от нее писем не было? – наконец с трудом спросил он.
– Давно. Год почти. И похоже, мои письма тоже до нее не могут дойти.
– Ну, братец, а чего ты хочешь… Страна на два лагеря раскололась, брат на брата идет, с ума все словно посходили!
Дорогу Мите и Эрдену неожиданно преградил патруль:
– Господа, позвольте ваши документы! Куда вы, с какой целью?
– Нас направили в штаб… Вот, пожалуйста. – Митя протянул бумаги есаулу, возглавлявшему патруль.
– Что у вас тут творится? – с раздражением спросил Эрден. – Переворот?
– Именно так, – хладнокровно ответил есаул. – Этим утром назначен Верховный правитель.
– Кто?
– Читайте… – Есаул вместе с документами сунул им и газету. – Все, господа, вы свободны, можете идти дальше.
– Ну и дела… – хмыкнул Эрден и развернул газету, напечатанную на серой, дешевой бумаге. – Слушай, Алиханов: «Ввиду тяжелого положения государства и необходимости сосредоточить всю полноту Верховной власти в одних руках, Совет министров постановил: передать временно осуществление верховной государственной власти адмиралу Александру Васильевичу Колчаку, присвоив ему звание Верховного правителя…» Митька! Ты помнишь?.. Это же тот самый, о котором я тебе рассказывал!
– Похоже, что так… – задумчиво произнес Митя, перетягивая газету к себе. – Адмирал. Надо же!
– И Верховный правитель! – добавил Макс. – Роскошно звучит, не правда ли?
– Временный Верховный правитель, – поправил Митя товарища.
Через некоторое время они уже были в штабе, принадлежавшем когда-то генерал-губернатору.
Омск в ту пору был крупнейшим городом Сибири, жило в нем больше ста тринадцати тысяч человек. Находясь в центре железнодорожных линий, расположенный в обширном и хлебородном крае со значительной долей казачьего населения, сыгравшего большую роль в свержении Советской власти, Омск привлек особое внимание политических сил. Сюда стекались все те, кто бежал от большевиков после Октябрьского переворота – и в результате этого население увеличилось почти до миллиона человек.
К тому моменту, когда Митя с Эрденом прибыли сюда, Временное Сибирское правительство находилось на грани раскола, и внутри самого белого движения зарождалась гражданская война. Чтобы не допустить этого, нужна была жесткая диктатура. И к власти пришел Колчак, став Верховным правителем.
Союзники – англичане и французы, чьи представители находились в Омске, в общем, одобрили этот переворот. Были и недовольные – атаман Забайкальского войска Семенов, например, но открыто бунтовать никто не осмелился.