Настроение резко упало, возбуждение схлынуло, но поворачивать назад было уже поздно, его заметили. Не выдавая своих чувств, Мальгин выпрыгнул из пинасса, не забыв отослать такси, и по густой траве прошел к веранде, издали помахав рукой в ответ на жест зоркого Хана.
Карой была удивлена так же, как и Джума, Мальгин перехватил ее взгляд, брошенный на врача СПАС-центра, и понял, что его здесь не ждали.
– Какими судьбами? – Хан встал навстречу, протягивая коричневую сильную руку. Одет он был в ослепительно белую рубашку, обтягивающую торс с рельефными мышцами, и белые брюки. Карой в белой блузке свободного покроя и белых шортах была похожа на него, как сестра-близнец.
Клим встретил пытливый взгляд бывшего хирурга «Скорой помощи» и сумел ответить на него открытым взглядом уверенного в себе человека; он уже взял себя в руки.
– Летел мимо, дай, думаю, загляну.
Хан засмеялся, сжимая ладонь Клима в полную силу. Мальгин ответил. Борьба, незаметная со стороны, длилась полминуты и закончилась ничьей.
– Садитесь, мастер. – Карой пододвинула плетеное кресло.
Джума опустился в кресло рядом с ней, пряча в глазах вызов и грусть. Он понял все еще до того, как понял сам Мальгин.
– Хочешь угадаю, откуда ты «летел мимо»? С Таймыра.
Мальгин усмехнулся, ткнул пальцем себя в грудь.
– По кокосу? Ты прав, я только что с Таймыра.
– Не только по кокосу – амбре.
– А-а… возможно. – Мальгин вспомнил незнакомый тревожащий запах газо-пылевого фонтана, бьющего из орилоунского метро. – Я к нему уже привык и не ощущаю.
– О чем речь, джентльмены? – вставила наконец слово недоумевающая Карой.
Джума покосился на ее ноги, потом, прищурясь, глянул на Мальгина.
– Но Таймыр лежит несколько в стороне от Европы, насколько я разбираюсь в географии.
Клим не успел ответить, Карой встала:
– Джентльмены, я переоденусь, и мы погуляем.
Вошла в дом. На веранде установилась тишина. Двое мужчин смотрели друг на друга, оценивая причины присутствия каждого в обществе Карой. Клим вспомнил стихи Велимира Хлебникова:
Вечер. Тени.
Сени. Лени.
Мы сидели, вечер пья.
В каждом глазе бег оленя.
В каждом взоре лет копья…
«Лет копья» Джумы был холоден и грустен, однако ни злобы, ни ненависти он с собой не нес.
Вечерние тени уже затуманили даль, заштриховали детали пейзажа и превратили близкий лес в таинственное обиталище троллей и гномов. В воздухе разлился аромат вечерних цветов, дурманящий и пряный. Вечер был полон ожидания, только у каждого из сидящих на веранде причины ожидания были разными. Мальгин думал о том, что шкура у него стала как у носорога, толстая, шершавая и непробиваемая, потому что почти никаких угрызений совести он не ощущал. Первое чувство неловкости прошло, и хотя он мог в любой момент подняться и уйти, помня удивление в глазах Карой и не боясь показаться смешным, но все же что-то удерживало его на месте: не то желание объясниться, не то упрямство пополам с любопытством: чем все это закончится?
А ведь раньше я покраснел бы и ушел, сославшись на дела, и долго бы мучился потом, пытаясь выглядеть человеком, не ведающим сомнений, подумал Клим, невольно развеселившись. Хан заметил в нем эту перемену, улыбнулся в ответ:
– Хочешь угадаю, о чем ты подумал?
– Стоит ли? Мы уже убедились, что мыслим одинаково. Я могу прямо и откровенно сказать, что привело меня сюда.
– Стоит ли? – в том же тоне ответил Джума. – Что бы тебя ни привело в этот дом, дружище, я не вправе требовать от тебя отчета. Единственное, о чем хочу предупредить: я буду бороться за нее. До конца. Я многое понял в последнее время, кстати, не без твоей помощи, и взял на вооружение твою формулу: с потерями не согласен.
– И уже есть результаты?
– Поэтому-то я здесь.
– И я тоже.
На веранду внезапно выскочил громадный пушистый, с рыжими полосами по черному кот. Зыркнул на Мальгина прозрачно-бирюзовыми глазами и подошел к Джуме, потерся о ногу.
– Привет, зверь, – сказал Хан, почесав кота за ухом.
– Хорошо! – невольно восхитился Мальгин. – Оцелот? Или каракал?
– Ни то, ни другое.
– Манул?
– Нет, селективная модификация, хотя яйцеклетка от каракала.
– Вид у него довольно устрашающий.
– Хищник без всяких скидок, вовсю охотится за птицами на лугу, за мышами и леммингами, но ластится как ни в чем не бывало. Мне иногда кажется, что он понимает все, о чем мы говорим.
Кот обнюхал ноги Мальгина и ткнулся носом ему в бок с такой силой, что едва не опрокинул вместе со стулом. Мальгин с удовольствием погрузил пальцы в шерсть на загривке животного. Кот еще раз толкнул его, словно стараясь вывести из равновесия, зевнул, показывая розовую пасть.
– Гаргантюа, отстань! – На веранде появилась Карой, одетая в индейский костюм для верховой езды: джинсы с бахромой, куртка и мягкие мокасины. Костюм этот давно вышел из моды, хотя время от времени и появлялся на ней, и Карой выглядела в нем великолепно. Умную женщину всегда можно узнать по ее непокорности модному стандарту, подумал Мальгин, любуясь фигурой женщины, она носит лишь то, что ей идет.
Кот с достоинством уклонился от руки хирурга, потерся о ногу хозяйки и удалился в дом походкой баловня судьбы.
– Итак, джентльмены, прошу составить мне компанию. – Карой поглядела на мужчин с легким вызовом. – Лошади ждут.
Ни слова не говоря, оба встали. Женщина засмеялась и сбежала по ступенькам на газон.
Мальгину досталась караковая кобыла-трехлетка с великолепной сбруей, сделанной, очевидно, кустарем-профессионалом. Хан выбрал серую в яблоках, а Карой легко вскочила в седло ахалтекинца, потянувшегося к ней мягкими губами; было видно, что лошади ее знают и любят.
Умело подтянув подпругу, проверив уздечку и не обращая внимания на взгляды Карой и Джумы, Мальгин одним махом оказался в седле и первым выехал за ворота кораля.
– А вы, оказывается, мастер не только в нейрохирургии, – догнав его, с уважением сказала Карой, окидывая Клима взглядом, в котором сквозь удивление загорелся интерес, и пустила коня вскачь.
Пройдя бешеным аллюром с десяток километров по лугам и перелескам, обгоняя друг друга, дурачась и смеясь, разгоряченные и опьяненные скачкой, они повернули назад, когда уже окончательно стемнело. К дому подъехали в половине одиннадцатого вечера, с удовольствием искупались в бассейне, брызгаясь и топя друг друга, как дети, сбросив груз тревог и забот дня, и снова расположились на освещенной веранде вокруг накрытого стола с напитками, бутербродами и горячим кофе.