Вращение неба приносило, казалось, на нас больше темноты. Слева от меня раздались голоса. Они, кажется, говорили долгое время, но я не слышал их слов. Я понял, что весь дрожу, что у меня все болит, что я едва держусь на ногах.
— Пойди приляг, — предложила Фиона. — Семья и так достаточно сократилась для одного дня.
Я позволил ей увести меня от края, спросив:
— Это действительно составляет какую-то разницу? Сколько у нас, по-твоему, времени?
— Мы не обязаны оставаться здесь и дожидаться ее, — ответила она. Мы перейдем через темный мост в Двор. Мы уже сломали их оборону. Гроза может до туда не добраться. Она может остановиться здесь, у бездны. В любом случае нам следует увидеть отбытие отца.
Я кивнул.
— У нас, кажется, будет мало выбора, кроме как быть послушными до конца.
Я улегся и вздохнул. Если что-нибудь, так я чувствовал себя еще слабее.
— Твои сапоги… — сказала она.
— Да.
Она стянула их. Мои ступни побаливали.
— Спасибо.
— Я достану тебе немного еды.
Я закрыл глаза. И задремал. Слишком много образов играло у меня в голове, чтобы составить связный сон. Не знаю, сколько это продолжалось, но старый рефлекс привел меня в состояние бодрствование при звуке приближающегося коня. Затем над моими ликами прошла тень.
Я поднял взгляд и посмотрел на закутанного всадника, молчаливого, неподвижного. Меня разглядывали.
Я ответил таким же взглядом. Не было ни одного угрожающего жеста, но в этом взгляде было чувство антипатии.
— Вот лежит герой, — произнес мягкий голос.
Я ничего не сказал.
— Я сейчас могла бы легко убить тебя.
Тут я узнал голос, хотя понятия не имел о причине таких чувств.
— Я наткнулась на Бореля, прежде чем он умер, — сказала она. — Он сказал, как подло ты взял над ним верх.
Я ничего не смог с этим поделать, я не мог сдержать его. Сухой смешок поднялся в моем горле. Из всех глупых вещей нашла из-за чего расстраиваться. Я мог бы сказать ей, что Борель был намного лучше экипирован и намного свежей, чем я, и что он подскакал ко мне, ища драки. Я мог бы сказать ей, что не признаю правил, когда на кону моя жизнь, или что не считаю войну игрой. Я мог бы сказать великое множество вещей, но если она не знала уже их, они не составят ни малейшей разницы. Кроме того, ее чувства были уже очевидными.
Так что я просто сказал одну из великих ритуальных истин:
— Во всякой истории есть больше, чем одна сторона.
— Я решила выбрать ту, которую имею, — сказала она мне.
Я подумал о пожатии плеч, но они у меня слишком болели.
— Ты стоил мне двух самых важных людей в моей жизни.
— О? Я огорчен за тебя, Дара.
— Ты — не то, во что меня заставили поверить, я видела в тебе истинно благородного человека — сильного, и все же понимающего и иногда немного. Приверженного чести…
Гроза, теперь уже намного ближе, сверкнула у нее за спиной. Я подумал о чем-то пошлом и высказал это. Она пропустила это мимо ушей, словно и не слышала меня.
— Теперь я ухожу, — сказала она. — Обратно к своему собственному народу. Вы пока что одержали победу, но вот там, — она показала в сторону грозы, — находится Амбер.
Я мог только смотреть, не сводя глаз. Не на бушующие стихии, на нее.
— Я сомневаюсь, чтобы там осталось что-то от моей верности стране, чтобы я могла отречься от нее, — продолжала она.
— А как насчет Бенедикта? — мягко спросил я.
— Не… — начала было она и отвернулась. И затем, после молчания: — Я не верю, что мы когда-нибудь встретимся вновь, — бросила она и конь унес ее влево от меня, в направлении Черной Дороги.
Циник мог бы решить, что она просто выбрала свой жребий быть с тем, на что она теперь смотрела, как на победившую сторону, так как Двор Хаоса, вероятно, уцелеет. Я же просто не знал. Я мог думать только о том, что увидел под ее капюшоном. Это было не человеческое лицо.
Но я повернул голову и смотрел ей вслед, пока она не исчезла. С исчезновением Дейдры, Бранда и отца, а теперь и с расставанием с Дарой, в таких отношениях, мир стал куда более пустым, что бы там от него ни осталось.
Я снова лег и вздохнул. Почему бы просто не остаться здесь, когда отбыли другие, ждать, когда гроза окатит меня, и уснуть… и раствориться? Я подумал о Хуги. Не переварил ли я его бегство от жизни так же, как и его мясо? Я так устал, что это казалось самым легким курсом…
— Вот, Корвин.
Я снова задремал, хотя только на минуту. Фиона опять стояла рядом со мной, вместе с пищей и флягой. С ней кто-то был.
— Я не желала перебивать вашу аудиенцию, так что я подождала.
— Ты слышала? — спросил я.
— Нет. Но могу догадаться, поскольку она ускакала. Вот.
Я проглотил немного вина, уделил свое внимание мясу, хлебу. Несмотря на мое душевное состояние, они показались мне очень вкусными…
— Мы скоро трогаемся, — сказала она, бросив взгляд на бушующий грозовой фронт. — Ты можешь держаться в седле?
— Думаю, что да, — сказал я.
Я глотнул еще немного вина.
— Но слишком много всего произошло, Фи, — сказал я ей. — Я эмоционально онемел. Я вырвался из сумасшедшего дома на Отражении. Я обманывал людей и убивал людей. Я отвоевывал свою память и пытался поправить свою жизнь. Я нашел свою семью и обнаружил, что люблю ее. Я примирился с отцом. Я сражался за корону. Я испробовал все, что знал, чтобы удержать мир от распада. Теперь похоже, что все это ни к чему не привело и у меня не осталось достаточно духу, чтобы скорбеть дальше. Я онемел. Прости меня.
Она поцеловал меня.
— Мы еще не разбиты, ты снова станешь собой, — сказала она.
Я покачал головой.
— Это вроде последней главы «Алисы», — сказал я. — Если я крикну: «Мы всего навсего ведь колода Карт!», то чувствую, что все мы подымаемся в воздух и полетим, набором разрисованных картинок. Я не еду с вами. Оставьте меня здесь. В любом случае я всего лишь Джокер.
— Прямо сейчас я сильнее, чем ты, — заметила она. — Ты едешь.
— Это нечестно, — мягко заметил я в ответ.