Кто-то когда-то давно уже так называл ее, как эхо, как далекое эхо…
– Марк, а ты когда в универмаг приезжал, ты ничего там не слышал? – спросила она.
– В смысле?
– Я не знаю, в каком смысле. Чего-то такого, странного, необычного… Того, что может встревожить, ну не знаю… напугать.
– Меня? Напугать?
И опять интонация! Эта чертова интонация! Ну как работать с такими вот свидетелями, которые сразу лезут в бутылку?
– Чудной разговор у нас какой-то, – сказал он.
– Да уж, это, наверное, моя вина.
Он покосился на нее.
– И куда вас везти, пани Катарина?
Куда вас везти, пани Августа? Вся ночь впереди… и луна над Москвой лучше всего видна с Воробьевых гор… а потом, когда надоест кататься в машине с открытым верхом, мы вернемся сюда, к вам, и я докажу вам…
Катя провела рукой перед лицом – морок… Но она так ясно слышала этот шепот… мужской голос, задыхающийся от страсти…
Балерина из Варшавы…
Красный маршал, которого расстреляли в тридцать седьмом…
Он сначала приезжал на машине – открыто, а потом из-за сплетен посещения стали тайными, он появлялся в этом доме как призрак…
Мимо проплывали корпуса Гознака – огромные и темные, заслоняющие собой заходящее солнце.
В принципе во всем осталась какая-то незавершенность, незаконченность…
И даже в том, что рабочая неделя внезапно оборвалась и наступила суббота – летняя, тихая и пустая в огромном городе.
Вот и Марк, только лишь эпизод…
Катя в субботу по привычке проснулась рано и вышла на балкон со стаканом холодного чая, смотрела на свою родную Фрунзенскую набережную, на Москву-реку.
Незавершенность и неудовлетворенность во всем.
Столько информации по этому делу, нет, по этим делам…
Столько вопросов…
Вот и Марк не сказал правды. Довез ее до дома… Может, стоило спросить его о новых виршах? Подкинуть, так сказать, дров в топку – треп о поэзии, но жаль парня, он, кажется, к этому серьезно относится. У босса Шеина вышибала и подручный с тетрадочкой стихов в кармане пиджака от Версаче.
И все-таки почему и его интересует «генеральский» дом?
Может, стоило ради этой драгоценной информации продолжить этот маленький никчемный роман? Закрутить этакий карамболь…
Катя вспомнила глаза Марка. Нет.
Нет, нет и еще раз нет.
Отчего это мы пленяем представителей противоположного пола именно в те моменты, когда это вовсе нам и не надо, когда это до лампы и просто мешает. А в те моменты, когда мы жадно этого хотим, когда стремимся к любви, летим как мотыльки-однодневки, как все эти потерянные, ощипанные жизнью «чеховские чайки» на свет яркого маяка… все наши огни надежд гаснут, пропадают, и мы плутаем во мраке и одиночестве.
Во мраке и одиночестве…
И только ужасная кровавая тайна… ее разгадка – наша цель, наш ориентир, наш щит от тоски и неразрешенных проблем.
Катя оперлась на перила балкона. «Вы, душечка, вроде как всего неделю назад собирались получить новый загранпаспорт и лететь к мужу, Драгоценному В.А., выяснять отношения, ставить точки над «i» перед неминуемым будущим разводом. И где же теперь все эти планы?
Где ваша собственная жизнь среди этих чертовых загадок и преступлений?
Ее как бы и вовсе нет? А что есть взамен?
Пара пыльных греческих сандалий…
Колчан, где еще не израсходована ни одна стрела…
Свора гончих, так и не нашедших в этих дебрях правильного следа…
Эй, гончие, что приуныли? Мы ловцы и охотники… мы охотники и ловцы… Вот такие, как есть, – похудевшие, чертовски похорошевшие за это лето, светлые и ясные… и как он там еще нас описывал, этот странный мальчик, этот Феликс – ясновидец, лжец… Стремительные, отважные, готовые сразиться в одиночку со всей этой тьмой.
Нет, не готовые…
Все еще не готовые…»
Катя взяла мобильный и набрала машинально номер Феликса, а потом только спохватилась: семь часов утра, суббота, мальчишка спит без задних ног – дома у тетки, а может, у подружки, к которой слинял вчера вечером после их ухода из квартиры на Большой Ордынке. Хотела дать отбой, но…
– Доброе утро, это вы? Я по номеру узнал, что это вы, Катя.
Голос у юноши совсем не сонный.
– Доброе утро, Феликс, извини, что так рано… А я решила, что ты как экстрасенс меня засек.
– Я ждал, что вы мне позвоните, вы же сказали вчера.
– Да, хотелось бы встретиться, еще раз обсудить… ну то самое, наше… Когда тебе удобно?
– Сейчас.
– Сейчас?
– Ну вы же звоните, значит, это срочно.
– Не так уж и срочно, нет, конечно, срочно, – Катя заторопилась – нельзя так с ним, а то выйдет еще хуже, чем со стихами Марка… центуриона Марка. – Это важно. А ты где сейчас? Дома?
– Я в университетской обсерватории, вы как от нас уехали, я сразу туда рванул, у нас там наблюдение, я ведь еще до экзаменов в университет почти два года при обсерватории занимался. Собственно, мы тут все закончили, сейчас вот кофе пьем, потом ребята начнут расходиться, а я могу вас подождать, если хотите увидеть обсерваторию.
– Еще как хочу! – воскликнула Катя. Так он еще и звездочет, этот мальчик…
Душ прохладный, чашка кофе, причесаться… волосы собрать или распустить? И платье… Пусть опять белое – это вот короткое с ришелье, открывающее загорелые колени. Нравятся сандалии – пусть будут сандалии, выдержим стиль до конца…
Залитая солнцем утренняя набережная, частника поймать и объяснить ему, как ехать в сторону МГУ до ворот на территорию обсерватории.
Звездочет… надо же, выбрал себе какую профессию… Может, и там, в астрономии, его дар используют для установления контакта с внеземными…
А тут у нас, по нашему делу с потусторонними…
Неужели наше дело с такими вот обстоятельствами дойдет до суда?
Утром выходного дня все дороги свободны – набережная, Воробьевы горы, Мичуринский проспект – все проносится мимо в мгновение ока, и вот уже старый университетский парк, высотное здание МГУ и купол обсерватории, похожий на серебряное яйцо.
Феликс встретил ее на проходной.
– Они сюда позвонили, вас пропустят, покажите свое удостоверение.
Катя расплатилась с частником, показала охранникам удостоверение и вместе с Феликсом пошла по асфальтовой дорожке, обсаженной липами.
– И ты тут всю ночь за звездами наблюдал?