Окопы и полуразрушенные блиндажи проверяли саперы, и каждый раз что-то находили – патроны, осколки снарядов. Подполковник Поливанов сам родом не из Двуреченска, но военную историю Юбилейного-Подгорного знал, как и все местные, хорошо. Во время войны вся эта территория – берег реки, роща, Грачиная пустошь, – все было опутано колючей проволокой. По слухам, абвер здесь строил свою диверсионную школу, но развернуться так и не успел. Отступая, немцы взорвали постройки. От взрыва уцелел лишь «провал» – так впоследствии в Двуреченске называли бетонный бункер, о назначении которого жители впоследствии терялись в догадках. Странное было сооружение – что-то похожее на штольню, уходившую почти отвесно под Зяблинский холм. Вроде бы бомбоубежище, и вместе с тем не совсем бомбоубежище. Поговаривали, что это часть задуманной немцами ставки-бункера для высшего командования рейха в ходе наступления на Москву.

А уже после войны, в сорок восьмом году, «провал» стал центром весьма мрачной и загадочной истории, о которой до сих пор в Двуреченске помнили, но болтать о ней чужим не любили, остерегались. Отголоски этой истории доходили и до подполковника Поливанова. Проезжая дебаркадеры, он вспомнил заседание совета мэрии, на котором обсуждали предложение засыпать «провал», навсегда прекратив туда доступ. Предложение было внесено председательницей комиссии по делам несовершеннолетних, но, увы, завязло в комментариях и предложениях. Стали мусолить вопрос со всех сторон: почему только «провал», а как быть со старыми окопами и блиндажами, их что, так и оставить зиять? А со свалкой что делать? Кем будет профинансирован вывоз мусора? И самое главное, куда его вывозить, не за реку же на территорию заказника? Попытались провести все в комплексе по смете, но быстро поняли, что в бюджете города на это средств нет. И вопрос заглох сам собой.

И вот он, возможно, аукнулся так, как в Двуреченске и не ждали.

«Если, не дай бог, ОН сунулся в провал, сорвался и разбился, то прокуратура этого так не оставит, будет искать виноватого, – думал Поливанов. – Дорого нам обойдется то заседание, на котором мы так ничего и не решили».

Бело-синяя «Волга» свернула с шоссе в рощу, тронутую первыми красками осени. Подполковник Поливанов вышел. Под ногами было сыро, пружинила палая листва, глушила шаги. Тут и там из земли торчали ржавые жестянки, битое стекло, в кустах громоздились рваные полиэтиленовые мешки с мусором. Слева начинался овраг – вот во что превратились с годами размытые дождями окопы. Тут было не проехать на машине. А ведь место это было всего в двухстах метрах от Юбилейной набережной, от «поплавков», от булочной и винного магазина! Все здесь выглядело запущенным, заросло кустами, лебедой да бурьяном.

Возле глинистого склона Зяблинского холма, возвышающегося над рекой, подполковник Поливанов увидел милицейский «газик» и оперативников. Двое держали в руках крепкую веревку. Конец ее уходил куда-то вниз. Только приглядевшись, можно было рассмотреть среди пожухлой травы, кустарника и вороха палых листьев что-то похожее на бетонный бордюр, на окантовку старого заброшенного колодца. Когда-то под землю вела крутая бетонная лестница с железными перилами, но от взрыва она разрушилась, и спуститься в бункер-«провал», не рискуя поломать себе ноги, можно было теперь только с помощью веревки.

– Ну что? – спросил Поливанов, подходя. – Как тут у вас?

– Видимых следов присутствия не обнаружено. Вещей тоже никаких, – ответил тот из оперативников, чьи руки не были заняты веревкой.

– Шапкин?

– Он там, – оперативник показал себе под ноги.

– Один?

– Мы одного-то его еле спустили. Как бы грунт не обвалился.

– Значит, лично решил проверить, слазить туда? – Поливанов приблизился к провалу, присел.

Снизу дохнуло сыростью и плесенью, прелью и какой-то затхлой вонью, точно из разрытой могилы.

Поливанов оглянулся на коллег. Лица их были угрюмы. Что ж, торчать тут радости мало. Все они местные, двуреченские, а значит, еще пацанами слышали все, что болтают досужие языки об этом месте. А то, что мы слышим в детстве, крепко, ой как крепко западает в память. Порой даже против нашего желания.

– Роман! – крикнул Поливанов, приложив руку ко рту.

Тишина. Только шум желтеющей листвы над головой. Только треск милицейской рации.

– Шапкин! Что-нибудь есть? Нашел? – Подполковник Поливанов уперся в осклизлый от сырости бетон, нагнулся еще ниже. У самых его глаз из глины выпросталась какая-то членистоногая шустрая дрянь – то ли червяк, то ли сороконожка. Заскользила извиваясь, явно нацеливаясь на рукав форменного кителя. Поливанов сморщился от отвращения. Ну, точно похоже на могилу, и вот даже черви наружу прут.

– Рома! Вылезай оттуда! – крикнул он громко, тревожно.

Снизу откликнулось глухое эхо. Веревка в руках оперативников натянулась. Послышался шорох осыпающейся глины. Оперативники начали тянуть веревку на себя, помогая тому, кто внизу начал свой долгий подъем по разрушенной лестнице. Поливанов поднялся и отошел, чтобы не мешать им, дать простор маневра.

– Взяли, ну-ка на себя, тащи! Помоги ему!

– Ничего, я сам, – послышался из-под земли голос.

Из провала с усилием вылез измазанный с ног до головы глиной человек. Мокрый и грязный, он тяжело дышал. Он был выше Поливанова и шире его в плечах. Увидев начальство, попытался стереть с лица грязь, но только хуже размазал.

– Ну? Рома? – напряженно спросил Поливанов.

– Там его нет. Слушайте, дайте закурить, а? – Человек из «провала» никак не мог отдышаться.

Один из оперативников зажег сигарету и вставил ему в рот.

– Баклагу с водой принеси, она там, в багажнике. – Человек из «провала» затянулся с наслаждением. – Я хоть руки ополосну.

– Значит, все проверено и никого и ничего не найдено. – Поливанов покачал головой. – Ну, слава богу. В этой яме проклятой…

– Его там нет. Но кое-что я там нашел. – Куривший по фамилии Шапкин полез в нагрудный карман мокрой и грязной куртки. Вытащил какой-то предмет – тоже весь в глине.

– Что это? – спросил Поливанов подозрительно.

Притащили пластиковую пятилитровую баклагу с водой. Шапкин подставил руки под струю. Грязь смылась, и что-то блеснуло в лучах сентябрьского солнца.

– Это еще что такое? – повторил Поливанов.

– Это было там, внизу, – ответил Шапкин.

На его ладони лежал осколок зеркала – острый, удлиненный, похожий на лезвие. Зеркальная гладь помутнела от времени, но все еще отражала мир. Поливанов увидел в осколке зеркала порыжелую листву, погон, нашивки, форменные пуговицы, а потом и свое лицо. Всегда родное, привычное, сейчас сплющенное, замутненное, искаженное отражением, оно походило на какую-то уродливую харю.

Глава 8 ИДА

– А вообще-то здесь мало сейчас отдыхающих, – сообщила со вздохом Анфиса, провожая взглядом удаляющуюся по аллее чету Зубаловых. – Вот они двое, потом еще Ида. Я тебя с ней познакомлю, она ничего – приятная, только с вывихом и воображает о себе много. Были мы еще с Костей, но от нас, как видишь, половина осталась, даже одна треть. А так в основном иностранцы сплошные. Французы, немцы. Туристические группы, сегодня утром только автобусы уехали. Дальше куда-то подались, а куда, не сказали.