«Ладно, посмотрю, если он занят, уйду и вернусь сюда к трем, когда тут начнется развод. Кого-нибудь поприличнее найду», – решила она.
Дверь седьмого кабинета была приоткрыта по причине духоты и сигаретного дыма, который выплывал в коридор сизыми клоками.
– Что же вы одного его оставили, без присмотра? Вы же учитель, образованный человек, неужели не понимаете…
– Но я же буквально на десять минут отошел. Там яблоки были дешевые на рынке.
Мужские голоса.
– Яблоки дешевые… Образованный человек, в школе химию преподаете…
– Физику.
– Учитель. А того не понимаете, в какое время живете. Эра какая у нас сейчас на дворе. Небось там у вас в школе все про какой-нибудь мезозой-палеозой на уроках зубрят. Или, может, про «эру милосердия» юному поколению впариваете, как в том фильме про «место встречи»… Да вы бы хоть, учитель, один раз пришли ко мне сюда и спросили меня, что за эра такая у нас сейчас на дворе.
– Я – сюда? В этот кабинет с решетками на окнах?
– Да, да, с решетками. И вам бы не мешало в вашей школе такие же поставить. И двор школьный забором огородить. И своего собственного сына не бросать, как щенка бездомного, на остановке автобуса, а веревкой к себе привязать, канатом – намертво, чтобы все время был на глазах. На глазах у вас постоянно, каждую минуту – поняли? Потому что эра на дворе у нас стоит весьма специфическая. Эра педофилов.
– Вы что же… вы предполагаете… мой Мишка…
Катя замерла у двери. Несолидно было подслушивать. Но она делала это без всякого раскаяния в душе. Там, у майора Романа Шапкина, отмеченного такой нелестной характеристикой, находился отец пропавшего мальчика учитель Уткин.
– Вы отец и вы мужчина. Я вам, Кирилл Кириллыч, говорю все это только потому, что вы – мужик. С женой бы вашей об этом не говорил бы до самого конца, пока бы не нашли… Или пока бы найти отчаялись. А вы не только отец – вы еще и учитель, завуч школы. На вас ответственность за детей. По поводу сына вашего это только версия пока. Одна из версий, но…
– Вы думаете, его… он…
– Да они ж товар сейчас. Они в эру педофилов не дети, не смена наша, не потомство – они товар, забава. Они не дети для НИХ, поймите вы это, учитель. Они для НИХ инструменты, материал расходный, что-то среднее между резиновыми куклами из секс-шопа и виагрой. Вещи они для НИХ, от которых кайф словить можно. Одноразовые вещи или многоразовые – это уж как получится, как повезет. А страх их, слезы – это что-то вроде писка «ма-а-ма» в животе у куклы. В расчет не принимается. Крадут их, воруют как вещи, пользуются ими, куражатся, насилуют, уродуют, а потом, надругавшись…
– Так вы думаете, что в нашем городе появился педофил?
Голос Уткина звучал тихо. В кабинете за дверью наступила пауза.
– Данные мы сегодня утром получили из Ростова, оттого и вас после ночи поисков сюда вызвали, – это было сказано Шапкиным уже после этой затянувшейся паузы. – Там супругу вашу допросили. Так вот Миша у нее не появлялся. Ну, вообще-то до Ростова далековато… А у вашей супруги сейчас другая семья, ребенок родился. По этой причине она поручила Мишу вашим заботам?
– Она привезла его ко мне и сказала, что теперь моя очередь воспитывать нашего сына.
– Вы говорили, это полтора года назад произошло? А раньше вы с сыном часто виделись?
– Я приезжал к нему. Алименты платил аккуратно.
– Он быстро к вам привык?
– Относительно. В его возрасте это нетрудно пока еще.
– А конфликты у вас с сыном случались?
– Как и у всех. Он был не слишком дисциплинирован, разболтан. Моя жена не уделяла ему должного внимания. Мне пришлось все это исправлять.
– Как исправляли-то? Педагогикой или, простите, ремнем?
– По-разному. Я отец. А к чему вы меня об этом спрашиваете сейчас?
– К тому, что вы могли поссориться с сыном, и он дал стрекача из дому. Это тоже версия.
– Мы не ссорились. В воскресенье мы собрались к бабушке, к моей матери, в Елманово. Я сорок раз это уже повторял. Автобус должен был быть через четверть часа, и я оставил сына на остановке, а сам на рынок пошел – это же в двух шагах. А когда вернулся через десять минут, Миши на остановке уже не было. И в автобусе, который стоял на остановке, он не сидел.
– Если в ваше отсутствие кто-то позвал его – например, пройти куда-то или сесть в машину, ваш сын сделал бы это?
– Я не знаю.
– Вы до такой степени плохо его знали? Его характер?
– Он характером был в свою мать. А она… она особа слабохарактерная. Невыдержанная. У нее всегда эмоции были на первом плане. Я не знаю, но… Если бы кто-то незнакомый предложил ему нечто, что заинтересовало бы его, то… Возможно, он бы и ослушался моего приказа ждать меня на остановке.
– Ага. У него были какие-нибудь увлечения?
– Понятия не имею. Знаете, он был очень скрытный. Иногда слова от него не добьешься.
– Он таким к вам приехал? Или же стал таким после вашего знакомства с гражданкой Харченко Анжелой Юрьевной?
Катя за дверью насторожилась.
– При чем тут Анжела?
– В городе поговаривают, что у вас, Кирилл Кириллович, роман с нашей аптекаршей.
– Она просто очень хороший человек. И я ее глубоко уважаю.
– А как к ней относился ваш сын?
– Нормально относился. Мы в его присутствии ничего такого себе никогда не позволяли.
– Правда, что вы собираетесь на ней жениться?
– Сейчас этот вопрос лишний, вам не кажется?
– Да? Ну, прощенья прощу.
– Что с розыском моего сына? Что вы будете дальше делать?
– Будем искать.
– Но он… скажите, он… он ведь жив, да?
– Ищут всегда живых.
– Но вы сейчас столько всего наговорили. Про наше время окаянное. В школе мы все, весь наш коллектив педагогический всегда помним о мерах безопасности. У нас даже урок такой предусмотрен, на случай пожарной тревоги и вообще… Но когда меня лично это коснулось, весь этот кошмар с исчезновением Миши, я… я просто потерялся. Не знаю, что мне делать, куда еще обращаться, где его искать. Я, наверное, на десять лет постарел за эти дни. Ничего не соображаю, голова как котел.
– Домой возвращайтесь, вас сейчас отвезут. Вам отдохнуть надо. О том, что из Ростова от вашей жены ответ пришел, вы уже знаете. Собственно, для этого я вас и побеспокоил. А вы ей не звонили сами?
– Нет. И не буду звонить. В том, что произошло, есть и ее вина.
Это учитель Уткин сказал уже в самых дверях. Катя отошла в сторону, притворившись, что ждет кого-то у соседнего кабинета.
Уткин прошел мимо нее. Он был небрит, с красными от бессонницы глазами. Здесь, в коридоре ОВД, он казался обычным посетителем – потрепанным жизнью субъектом, угрюмо сосредоточенным на чем-то своем. Совсем иным он был ночью – там, в отряде городских добровольцев-поисковиков.