Потом и слобода кончилась, и дорога зазмеилась по берегу реки. Над лугами, влажными от осенних дождей, в солнечном сентябрьском небе по-прежнему искрилась радуга.

– Красиво как. И какие цвета яркие, – Катя не смогла сдержать восхищения.

– Не смотрите на нее долго.

– Почему? Я такую радугу видела всего пару раз, наверное.

– Ваше счастье. Примета скверная.

– Радуга? Кто это сказал?

– Я это говорю. А еще древние греки, кельты, даяки с острова Борнео. Еще сорок лет тому назад, завидев в небе радугу, они хватались за ножи. Радуга – это знак, что боги жаждут, что они голодны и неспокойны. А людям это ничего хорошего не сулит.

– Вы что, бывали на Борнео?

– Бывал. Но Двуреченск как-то милее моему сердцу, Екатерина.

Машина миновала маленькую рощу, за которой были снова луга, а над ними радуга красно-оранжево-зеленой дугой. Послышался громкий лай собак. Солнце било Кате прямо в глаза, и она даже зажмурилась. А потом, открыв, увидела слева гладь воды, справа все тот же луг, над ним радужную сферу и словно выходящие, выступающие из оранжево-зеленого акварельного цвета темные фигуры. Их было много, и двигались они медленно, на равном расстоянии друг от друга.

Симон резко сбавил ход, машина медленно ползла по шоссе. А по обочинам его стояли военные грузовики. По лугу, по направлению к лесу и вдоль реки шли солдаты в полевой форме. Здесь же было полно и милиции. Вся эта масса людей перемещалась от дороги в глубь территории. Слышались отрывистые команды. Среди милиционеров Катя увидела и кинологов – они вели на поводках овчарок.

– Что случилось? Что это тут у вас такое? – Острое чувство тревоги захлестнуло Катю. Все произошло так внезапно, и так велик был контраст между полным безмятежности и покоя пейзажем и этими людьми в военной и милицейской форме, собранными здесь и сейчас в таком количестве, двигавшимися так сосредоточенно и мрачно, что это никак, ну никак не походило на учения, а смахивало только на одно – на тотальную проческу местности.

Симон совсем сбавил ход, машина почти остановилась, но гаишник на обочине возле грузовиков, глянув в салон, махнул жезлом: проезжайте быстрее, не задерживайтесь.

– Кого-то ищут, – тихо сказал Симон. – Утром и на вокзале все кого-то искали, я заметил – проверяли электрички и вагоны в отстойнике.

Глава 4 «ДАЛИ» – ВИД ИЗ ОКНА

Черная ворона устроилась на покатой крыше гаража. «Карр!» – требовательный хриплый вопль вороньей черной души: карр! карр!

Ольга Борщакова стояла у окна своего кабинета – в «Валдайских далях» управленческий офис располагался на втором этаже в пристройке. Так пожелал когда-то муж Ольги, утверждая архитектору проект строящегося здания.

Центральная часть здания была отведена под номера, на первом этаже помещались ресторан, бар, кинозал, спортивно-тренажерный комплекс, сауна. Имелся небольшой зимний сад, а также уютная терраса с видом на реку по всему фасаду. Муж Ольги Борис Борщаков – главный застрельщик и организатор строительства – был захвачен идеей сделать «Дали» одним из лучших частных отелей на Валдае. Он не жалел для этого ни сил, ни средств. Сил тогда у него хватало на все. А средства он умел добывать, налаживая выгодные отношения с банками, бизнеспартнерами, местной администрацией и некоторыми весьма влиятельными структурами в Москве. Он многое умел и во многом преуспел для своих сорока шести лет. Полтора года назад он погиб в автокатастрофе – нелепой и страшной аварии по дороге в Москву. И с тех пор время в «Валдайских далях» – месте, которое он так любил, которое, по сути, создал с нуля, как будто остановилось.

Черная ворона, склонив голову набок, смотрела в окно кабинета и видела за стеклом крупную сорокавосьмилетнюю женщину – стриженую блондинку, солидно раздавшуюся вширь, несмотря на тысячи разных диет и модный фитнес, которыми она себя изнуряла постоянно.

Ворона каркнула и, словно заводная уродливая игрушка, заскакала по крыше. Она плясала свой вороний танец, то и дело проверяя – наблюдает ли за ней женщина в окне. Ворона прилетала на крышу гаража вот уже несколько дней. И начинала каркать, надсаживать глотку до тех пор, пока Ольга не подходила к окну. Эта повторяющаяся каждое утро сцена начала уже действовать ей на нервы. Утро было самым горячим временем для управленческого штата отеля и для его хозяйки. Ворона словно знала это, и прилетала, и начинала орать как будто нарочно, провоцируя Ольгу. Словно ждала, что та в сердцах распахнет окно и запустит в нее чем-нибудь увесистым, убивающим наповал – например керамической кружкой для кофе или же мраморной пепельницей, оставшейся в кабинете с тех времен, когда здесь в кожаном кресле за столом сидел Борис Борщаков.

Этот странный поединок птицы и женщины должен был чем-то в конце концов закончиться. Но Ольга отчего-то боялась даже думать об этом. Но слышать каждое утро под своим окном это вызывающее «карр, карр!» было тоже уже выше ее сил.

«И когда же ты только сдохнешь, тварь?» – мысленно послала Ольга вопрос своему пернатому недругу.

«Не дождешься, – ответила ворона. Ольга совершенно отчетливо прочла это во взмахе ее крыльев, в остром блеске глаз-бусин, глаз зорких, полных какого-то бесовского ясновидения. – ОН тоже все спрашивал вот так. А где ОН теперь, а?»

Ольга резко отвернулась. ОН… Что она знает про него, грязная лгунья? У них с НИМ в самом начале было пять очень счастливых лет. У них с НИМ была дочь Даша. Она была похожа на него, на своего отца, как две капли воды. И только она одна знает, как он хотел этого ребенка. Их позднего ребенка. Как он ждал его рождения, как переживал вместе с ней, Ольгой, по поводу тех выкидышей, той ее мучительной болезненной неспособности рожать.

Когда она справилась с собой и родила прекрасную здоровую девочку, он… да он был, наверное, самый счастливый, самый гордый отец на свете. «Валдайские дали», этот комплекс со всеми его угодьями – с пляжем, с лесопарком, гостевыми коттеджами – был задуман им как подарок для их долгожданной богоданной девочки, как ее будущее приданое, стабильный и надежный капитал. И разве тогда он спрашивал ее – Ольгу, свою жену, подарившую ему это чудо – ребенка: «И когда же ты только сдохнешь, тварь?» Когда же ты только сдохнешь, освободишь меня?

Ольга помнила ту ночь, когда он задал ей этот вопрос тихим, звенящим от ненависти голосом. Тогда она поняла, что это конец, что прежняя их жизнь – семейная, стабильная, обеспеченная – провалилась в тар-тарары. И что ничего у них с ним хорошего, светлого больше не будет. А будет только этот вот змеиный шепот – по ночам в супружеской спальне при закрытых дверях. А днем на глазах дочери Даши одно лишь притворство, сочащееся гноем.

«Когда же ты…»

«А где ты теперь, а?»

Когда ей позвонили и сказали, что ее муж Борис Борщаков мертв, она испытала облегчение – это было ужасно, но это было, увы, чистой правдой. Она не обрадовалась, нет, но ей стало легко, как будто разом упало давление, и она задышала свободно полной грудью. Авария произошла на шоссе по дороге в Москву. Борис Борщаков на полной скорости выехал на встречную полосу, пытаясь обогнать на подъеме в гору автоцистерну. Он был сам виноват в лобовом столкновении с мчащимся навстречу грузовиком. На ночной, плохо освещенной дороге это было безумием. Но Ольга знала причину этого безумия. В ту ночь Борис Борщаков очень торопился в Москву. Он всегда торопился, сгорая от нетерпения и страсти, когда ехал в Москву к НЕЙ.