Все изменилось, когда Дюкло фактически предсказал гибель в бою ближайшего сподвижника барона Врангеля — генерал-майора Бабиева. Он назвал место — хутор Шолохове, день и час. Все совпало. И вот тогда ясновидящим и его импресарио вплотную заинтересовалась контрразведка. В окружении Дюкло появился ротмистр Ипполит Фендриков. Он познакомил Отто Штуббе со звездой цыганского хора, бежавшего от большевиков, Лизаветой Абашкиной. Она стала любовницей Штуббе. Именно ее необузданный темперамент привнес в оккультные ритуалы, посвященные земному воплощению Озириса, сильную оргиастическую ноту. На ночных сборищах начал процветать откровенный разврат, а это, в свою очередь, привлекало все новых и новых последователей. Крым весной двадцатого года жил странной жизнью. — Головин помолчал. — Все было пропитано идеей апокалипсиса, предчувствием конца. Днем гадали — удержат или не удержат наши части Перекоп, ночью пили в кафешантанах. Никто не знал, что будет с ним завтра. Но ведь так хотелось знать! Поэтому шли к княжне Полине, где являл свои необычайные таланты этот белокурый болезненный мальчик с французской фамилией и темным происхождением… Его предсказания становились все более мрачными. Да и сам он, по отзывам очевидцев, сильно изменился. Тайная сила, что, казалось, жила в нем, хотела вырваться на волю. Иногда во время сеанса он впадал в глубокий обморок, иногда с ним случался сильнейший припадок. Во время него он так дико кричал, что рядом с ним было страшно находиться. Казалось, что человеческое горло не способно издавать такие жуткие звуки…А потом произошло следующее. По слухам, с Арманом Дюкло захотел встретиться сам Петр Николаевич.
— Неужели барон Врангель? — спросил Мещерский.
— По одним слухам — лично он. По другим — кто-то из высших офицеров из его ближайшего окружения. Я склонен думать, — Головин поднял вверх указательный палец, — второе предположение более верное. Был июнь, и где-то числа восемнадцатого… да, совершенно точно, восемнадцатого июня Армана Дюкло и Отто Штуббе на машине с охраной повезли в Севастополь, где тогда располагалась ставка. Вместе с ними ехали трое офицеров штаба. В машине был еще и шофер. Кроме этого, была еще и охрана — по Крыму тогда было небезопасно передвигаться, даже в глубоком тылу. Охрану возглавлял ротмистр Фендриков. По пути произошло нечто непредвиденное — на дороге им попался полусгоревший автомобиль. Оказалось, что на нем с Чонгара в ставку ехал с секретным донесением полковник Аркадий Неверовский, которого сопровождал адъютант Викентий Мамонов. Они попали в засаду и были обстреляны какой-то конной бандой, их немало тогда гуляло по степи. Мамонов не пострадал, а вот Аркадий Неверовский получил четыре пулевых ранения в грудь. В тот момент, когда их обнаружил отряд Фендрикова, Неверовский был в крайне тяжелом состоянии. Его тут же положили в машину — из-за чего Отто Штуббе даже пришлось пересесть на коня, которого отдал ему казак из конвоя. Надежд на то, что они довезут раненого до госпиталя, было мало — Неверовский истекал кровью. Он был в сознании, исступленно кричал, что не хочет умирать, просил, умолял, чтобы чаша сия его миновала. В автомобиле он находился рядом с Дюкло.
В районе станицы Белокаменской они увидели на горизонте грозовую тучу. Надо заметить, что день был необычайно ясным, жарким. А тут вдруг откуда ни возьмись — гроза. Ну, морской климат капризен. — Головин снова ненадолго умолк. — Что это могло быть, как не очередной сюрприз погоды? М-да… Правда, есть и иная точка зрения на этот счет. Но я не рискну ее озвучить. Итак, их накрыло грозовое облако. И все произошло в какие-то доли секунды. Дождя не было. А вот молния была. Сильнейшая вспышка — ослепительный зигзаг, который и ударил прямо в автомобиль…
Мещерский при этих словах подался в кресле вперед. Мысль пронеслась: «Вот сейчас он скажет такое… И я ему не поверю. Не смогу поверить, потому что…»
— Надо воочию представить себе, как и где это произошло. — Голос Головина звучал тихо. — Они ехали по открытой степи, шла гроза, автомобиль изначально являлся хорошим проводником электричества, так что вполне объяснимо с точки зрения науки, почему молния ударила именно в него. Но… странно было другое.
— Что другое? — так же тихо спросил Мещерский.
— Охрана из казаков была оглушена взрывом, все попадала с лошадей, однако не пострадали. Фендриков, Мамонов и Отто Штуббе остались живы. Когда все немного опомнились и бросились к автомобилю, то увидели, что молния поразила всех, кто в нем находился: трое офицеров штаба и шофер были мертвы. Мертв был и Арман Дюкло. Его и Аркадия Неверовского при взрыве выбросило из салона. Тело Дюкло как бы прикрыло Неверовского собой. Его тоже сгоряча сочли мертвым — он ведь и так был не жилец из-за своих смертельных ранений. Но неожиданно он застонал и пошевелился. Его кинулись осматривать — и всех снова как громом поразило: на его теле больше не было ни единой раны. Четыре дырочки от пуль остались только на его офицерском кителе, а тело было чисто. Пулевые ранения словно в мгновение ока зарубцевались и пропали. От них не осталось даже следа. Только кровь на бинтах…В гостиной воцарилась тишина. Мещерский не знал, что сказать. Он не верил.
— И вот там, в этом диком поле, в этой крымской степи у покореженного автомобиля, и родилась эта страшная, фанатичная вера в… невероятное. — Голос Головина дрогнул. — Они уверовали в то, что тело Армана Дюкло, а точнее, то, что существовало в земной его оболочке, в момент удара молнии обрело могущественную силу и сила эта исполнила желание Аркадия Неверовского. Он хотел жить. Это было последнее, о чем он думал, перед тем как ударил разряд. И он был жив. Он стал первым уверовавшим в чудо. И в будущем у останков Дюкло не было более фанатичного и ревностного хранителя. Отто Штуббе объявил, что свершился великий тайный ритуал перехода, потребовавший четыре бескровные жертвы. Трое офицеров и шофер умерли для того, чтобы сила, заточенная в теле Армана Дюкло, обрела новое могущественное качество талисмана, исполнителя желаний.
— Исполнителя желаний? Но как же такое может быть? Как они в это поверили? — не выдержал Мещерский.
— На их глазах умирающий, простреленный четырьмя пулями человек встал и пошел как ни в чем не бывало, — тихо ответил Головин. — Случись такое на ваших глазах, вы, юноша, тоже изменили бы свой взгляд на мир.
— Но все это могло быть грандиозной мистификацией!
— Да, именно так потом об этом и говорили — мистификация, обман… В темные чудеса так же трудно поверить, как и в светлые, божественные… А это чудо в степи было истинно темным. Черным чудом, потребовавшим человеческого жертвоприношения.
Отто Штуббе, Мамонов, Фендриков и Неверовский вместе с телом Дюкло сразу же вернулись в Ялту. Отто Штуббе объявил о начале новой великой эры Июньской Жатвы. Видимо, в этот период — где-то в двадцатых числах июня — на тайном собрании посвященных и был сделан этот поразительный снимок. Тело Дюкло готовили по оккультному ритуалу к вечности. Его теперь именовали не иначе как Колосом, сжатым небесным Серпом, вечно возрождающимся, победившим смерть, исполняющим желания. Фактически Штуббе пытался создать новое оккультное учение. И, судя по этому снимку, в последователях у него не было недостатка. — Головин смотрел на фотографию. — Один взгляд на живого-невредимого полковника Неверовского, который теперь именовался Стражем, убеждал многих. Но все это оккультное действо, все это богохульство продолжалось недолго. В октябре Крым был на пороге сдачи. Все думали только о своем спасении, об эвакуации. Неверовский, Штуббе, Мамонов и Фендриков пытались во что бы то ни стало сохранить и вывезти за границу свою драгоценную темную реликвию.