Главной достопримечательностью Щеголева было, конечно же, Серебряное озеро. Катя очень любила его. Пожалуй, в ближнем Подмосковье не встретишь более живописного и тихого уголка. Городок Щеголево после войны проектировали и строили пленные немцы, именно поэтому он, наверное, и отличался странной для провинциального городка планировкой и архитектурой: прямые, словно прочерченные по линейке улочки и дома — двухэтажные коттеджи из красного кирпича на шесть квартир каждый. Возле коттеджа крохотный палисадничек с оградой. От одного дома до другого ровно двести шагов — можно даже и не считать, не ошибешься.
Вдоль улочек были высажены тополя, пух которых летом летал над городком, как снег. Детвора поджигала спичками пух на тротуаре, на лавочках в палисадниках сидели старушки, кошки. На подоконниках стояли аквариумы с рыбками и клетки с волнистыми попугайчиками. Население, в оные времена поголовно занятое на единственном имевшемся в городке оборонном предприятии, ныне почти в полном составе ездило на автобусах и маршрутках на заработки в Москву.
Окрестности Щеголева и особенно берега Серебряного озера были признанной и популярной зоной отдыха. По берегам тут и там в сосновых борах за высокими заборами скрывались корпуса и коттеджи загородных клубов, отелей, домов отдыха и гостиниц. Активно строились особняки и дачи — новые, похожие на дворцы и замки. Но было и немало старых дач, потому что Серебряное озеро во все времена славилось в Подмосковье так же, как и Валентиновка, Малаховка и Фирсановка.
В общем, это было славное место. Катя любила Щеголево и прежде часто в нем бывала, приезжая в гости к Марьяне и ее мужу Максиму — на их свадьбе шесть лет назад она даже была свидетелем со стороны невесты. Браку предшествовал страстный роман, всеми подробностями которого влюбленная по уши Марьяна делилась с Катей. Помнится, Катя даже завидовала втихомолку: вот как бурно и пылко может ухаживать за лейтенантом милиции (Марьяна только-только тогда еще пришла на работу в Щеголевский ОВД после окончания института) капитан милиции Максим Киселев, тогда начальник местной ГАИ.
Разве можно представить начальника ГАИ, поющего серенаду под окнами любимой? В Москве такого, пожалуй, сочтут сумасшедшим или пьяным вдугаря и втихомолку уволят — от греха подальше. А в Щеголеве — совсем иная аура. Раз влюбился — пой до хрипоты, бренчи на гитаре, забыв и про должность, и про погоны. И никто слова тебе не скажет, не крутанет у виска пальцем — мол, ку-ку, совсем того. Старушки головками покачают только, как одуванчики божьи, вздохнут — эх, молодость-девственность, простота!
Максим действительно простаивал ночи напролет под окнами Марьяны (даже под проливным дождем, даже в зимнюю пургу) — это было Кате доподлинно известно. Дважды имел крупные объяснения из-за нее с коллегой из местного УБОПа — тот тоже закидывал было удочки, но в конце концов отступился. Кишка была тонка так ухаживать и добиваться. А Максим ухаживал как бешеный — играл для Марьяны на гитаре, пел, на спор прыгал в ледяную воду Серебряного озера в марте, выиграл ради нее соревнования на первенство ГУВД по рукопашному бою и совершал еще немало разных безумств и глупостей, о которых Марьяна тогда рассказывала Кате с напускным безразличием и тайным восторгом. Уже после свадьбы, беременная на третьем месяце, она тайно призналась Кате, что все эти безумства со стороны бесшабашного начальника ГАИ в принципе были и не нужны — она ведь полюбила его сразу, как только увидела впервые за столом в служебном кабинете. С ее стороны это была любовь с первого взгляда и на всю жизнь.
У Марьяны с Максимом родилась дочка Верочка, а потом прошло шесть лет и…
Когда Марьяна сухо сообщила по телефону: «А мы развелись — вчера был суд», Катя буквально лишилась дара речи. Это было сразу после Нового года. Такой вот подарочек-сюрпризик. А сейчас на дворе уже был май. Май-чародей…
Между прочим, к сведению любопытных туристов-краеведов: Щеголевский ОВД полвека назад тоже строили пленные немцы. Готический стиль, однако, на этот раз не приветствовался — восторжествовал сталинский ампир. Фасад ОВД украшали две нелепые колонны с лепниной, окна оберегали крепкие решетки, стены всегда красились в нейтральный терракотовый цвет, парковка для служебного транспорта старательно убиралась и подметалась так называемыми «суточниками». К главному зданию, где сидел начальник ОВД, его многочисленные замы, кадры и уголовный розыск, примыкали флигельки, где располагался гараж, экспертный отдел и где, теснясь в маленьких подслеповатых кабинетах, гнездились непритязательные к бытовым лишениям дознаватели и следователи.
Чтобы попасть на территорию ОВД, огороженную бетонным забором, надо было пройти через дежурную часть.
— Вы к кому, гражданочка? По какому такому вопросу? — остановил Катю грузный пожилой дядька — дежурный.
Катя предъявила свое удостоверение. — Я к старшему следователю Киселевой Марианне Ивановне.
— Проводи товарища капитана из пресс-службы, — приказал дежурный молоденькому помощнику. — А вы что же это, про старшего следователя Киселеву в газете писать будете?
— Очень даже возможно, — уклончиво ответила Катя.
— А в какой такой газете?
— В «Щите и мече», например.
— Это что же у вас, приказ такой от начальника — в газете писать? — не унимался дежурный.
— Приказ, — ответила Катя. Есть такая категория дядек-дежурных из старослужащих, которые не видят смысла жизни без этого слова.
— А, ну-ну, тогда удачи вам, — усмехнулся дежурный в прокуренные усы. — Миша, голубчик, сопроводи товарища капитана.
Помощник Миша довел Катю лишь до середины внутреннего двора — передал с рук на руки кругленькому, бритому под ноль сверстнику из отдела дознания.
— Откуда такая птица? — донеслись до Кати их переговоры шепотком.
— Да из главка вроде.
— К кому?
— Да не поверишь — к мегере нашей. Вот умора! Ну, сейчас она ее встретит, сейчас угостит.
Кругленький и бритый довел Катю тоже не до самого кабинета:
— Сюда, в этот вот флигель. Вон шестая дверь в конце.
— А что, у вас ремонт, что ли? — спросила Катя. — Следователи ведь, кажется, раньше вон там, вместе с экспертами сидели?
— А там ремонт второй год, — вздохнул дознаватель. — То крыша текла — чинили, то полы перестилали, то стены шпаклевали. Потом потолки белили. Потом Интернет тянули, связь, теперь не знаю, что и делают.
— Совершенства, наверное, добиваются.
— Угу, наверное. Трехнешься с этим ремонтом. Вон туда вам, стучите громче. Не бойтесь.
Катя постучала в дверь шестого кабинета. Открыла.
— Выйдите. Не видите, я занята!
Голос Марьяны Катя сначала даже и не узнала. Резкий, огрубевший от сигаретного дыма, раздраженный до крайности. Марьяна сидела за столом, заваленным бумагами. Что-то, низко наклонившись, писала. На плечи наброшен милицейский китель — в кабинете было прохладно. Напротив нее за столом сидел молодой парень — тоже бритый, как и провожатый-дознаватель, однако не совсем налысо. На его макушке фантазией парикмахера был оставлен островок густых темных волос, слепленных при помощи геля-фиксатора в причудливый «ирокез» дыборком.