— Пошел ты! — Корсаков дернул головой так, что едва не стукнулся затылком о сейф. — Я тебе.., как человеку.., как нормальному человеку рассказал о том, что я.., а ты… как подонок последний…
— Я выслушал, и поверь — соболезную тебе, Дима, не дай бог никому ребенка потерять.
— Пошел ты со своими соболезнованиями! Ну сажай меня, арестовывай, я больше все равно ничего не скажу.
Я его не убивал! Не убивал! И доказательств у тебя никаких нет, потому что.., потому что их вообще против меня быть не может — я его не убивал!
— Ну, не убивал, и чудесно. Зачем так нервничать? — Сидоров вернулся к столу и убрал свои бумажки в ящик. — Видишь, как мы с тобой обстоятельно поговорили? Многое друг о друге узнали. И хорошего и грустного.
— Я одно узнал: какой ты подонок, что так с людьми обращаешься.
— Не надо оскорблять представителя власти при исполнении.
— Пошел ты, представитель власти! — Корсаков был взбешен.
Сидоров покачал головой:
— Ай-яй-яй, а еще интеллигентный человек. Музыкант, пианист, продюсер. Да я, может, живого музыканта первый раз вижу. А ты так.., и вы так себя ведете. Шесть раз уж меня послали. А я — заметьте — ни одного черного похабного слова вам за всю нашу беседу.
— Да лучше бы ты орал тут на меня, чем так издеваться!
— Разве недоверие — это издевательство? — Сидоров холодно улыбнулся. — А что ты сам сделал, чтобы это недоверие разрушить, а?! — рявкнул он вдруг так, что в окне звякнула фрамуга. — Что? У вас человек убит, считай что в доме, а вы? А ты? Ты хоть чем-то помог следствию? Хоть пальцем о палец ударил, сообщил следствию что-нибудь путное? Заладил, как попугай, про какой-то лодочный мотор! Где ты был с десяти до двух часов в тот день? Ну?!
— Нигде. То есть.., как обычно — в саду, в доме. Хотел в город съездить, кое-что купить надо было, но не поехал.
— Почему?
— Не знаю. Жарко было. Просто загорал, ну и разморило.
— Разморило его! А остальные? Кого ты видел? Кто чем был занят?
— Не помню.., нет, погодите-ка… — Корсаков торопился теперь так же, как и Сидоров. Гнев, выплеснутый им после рассказа о пережитой трагедии, которая не произвела на сыщика особого впечатления, теперь сменился какой-то лихорадочной угодливостью. Так любой, слабый духом человек, у которого отсутствует алиби и которого начинают подозревать в таком тяжком преступлении и грозят немедленным арестом, старается словно бы задобрить следователя: рассказать ему о том, что и другие могут без всяких колебаний быть втянуты в этот проклятый круг подозрений, угроз, недоверия и страха. «И другие тоже, почему только я?!»
Сидоров на такой эффект и рассчитывал и поэтому жал теперь на свидетеля, из которого так и не удалось сделать пока «подозреваемого номер один», вовсю:
— Ну? Я жду, кого ты видел? Кроме Новлянского, который ушел за дом вместе с Шиповым? Зверева видел? — он кивнул на стену.
— Нет. Они вроде бы с Алисой на озеро ходили.
— Откуда тебе это известно?
— Майя Тихоновна сказала. Хотя нет, это еще до завтрака было.
— Так, информация гражданки Даро Майи Тихоновны, так и запишем. А она сама что делала?
— Я не знаю. Может, на кухне была или где-то в саду…
— А брат Шилова Георгий так до самого обеда и не появлялся?
— Нет.
— Но потом, когда уже стало известно о смерти, он говорил, как провел тот день?
— Мне — нет.
— А вы с ним что — не дружите?
Корсаков пожал плечами.
— Не так он, значит, свободомыслящ, как его брат-всепрощенец, — усмехнулся Сидоров.
Корсаков упорно молчал.
— Ну а что делал этот ваш секретарь?
— Файруз появился раза два в саду. А потом куда-то уехал на машине.
— Куда?
— Он мне не докладывал. Спросите у него сами.
— Когда он вернулся?
— Незадолго перед тем, как на дачу приехала милиция.
— Если потребуется, подтвердишь на очной ставке, что Файруз уезжал на машине и ехал по шоссе в то самое время, когда там убили Шипова?
— Но он мог по другому шоссе ехать в город! Спросите у него сами.
— Спросим. Но ты подтвердишь?
— Да, — Корсаков опустил голову. — Да, да!
— Не ори.
— Значит, вы нас в убийстве подозреваете? — Корсаков смотрел теперь на сыщика. — Нас? С самого начала?
А про сумасшедшего вы нам солгали? Специально?
— Мы привычки такой не имеем — лгать. — Сидоров прищурился. — Это вы вот любители… Сумасшедший сам по себе, вы — сами по себе. Когда его поймаем, и с ним все разъясним, а пока… Можешь своим там передать открытым текстом: я это дело раскрою во что бы то ни стало.
И на все эти там ваши звания, известность и славу мне плевать с тридесятой колокольни. Пока у меня Генеральная прокуратура и ГУУР это ваше дело не очень-то и затребовали — своих, видимо, в столице выше крыше, ну, значит, это мой крест. И ежели мне для дела по-свойски с кем-то потрепаться придется, как вот с тобой сегодня, то…
А там жалуйтесь на меня хоть в ООН. Граница — вон она, через болота. Так что дальше границы меня не пошлют, а разжаловать-то — у нас тут все равно работать некому. Так что — жалуйтесь. Тут человек убит. Зарезан, как кролик.
И все на моем участке. А вы ни на грош следствию помочь не хотите. Что я с вами, цацкаться буду?!
Мещерский едва успел отскочить от двери: Корсаков, видок был у него — краше в гроб кладут, вылетел из кабинета точно пушечное ядро.
— Вам плохо, Дима? — участливо осведомился Мещерский. — Он что, плохо с вами разговаривал? Грозил? Что вы ему сказали?
— Поехали отсюда! — Корсаков стиснул его руку. — Это просто ненормальный. Маньяк. Представляете, он обвинил меня в том, что я убил Андрея! Вот так взял и без всего — словно кнутом по лицу. Сказал: мы все для него — нули, он нас всех подозревает в убийстве и… Господи боже, никогда не думал, что мне захочется въехать кому-то по зубам! Но я.., я просто растерялся от неожиданности.
— Если бы вы его ударили, вас бы точно арестовали за хулиганство. — Мещерский быстро потащил его к выходу. — Тише, он же все слышит! Поехали, а то он еще передумает. Неужели и с Григорием Ивановичем так беспардонно посмеют обращаться?
— Они и его подозревают, — сообщил Корсаков. — Всех, он же сказал. Всех, кроме…
— Кроме?
— Да кроме вас и Вадима. Можете считать, вам крупно повезло, что вы оказались тогда в милиции. — Корсаков покачал головой и вымученно улыбнулся. — А я думал, что алиби только в детективах бывает нужно. А получается, кто его не имеет…