— Я художник, я многое делаю ради денег, заработка. Но я должен думать, что оставлю вам всем, — Бранкович поднял с земли пальто, встряхнул. — Еще раз простите, что я вел себя… так. Вы идете к моему другу Саше Павловскому? Я провожу вас.
— Нет, нет… А эта ваша картина, эти эскизы, я могу как-нибудь на них взглянуть?
— Да, да, конечно. Я сделаю все, чтобы как-то искупить свой поступок… Двери моей мастерской всегда открыты для вас. Приходите. Вам будет интересно. Тут совсем немного людей, способных оценить и понять то, что я пытаюсь сделать. Я живу здесь вот уже два года, но я по-прежнему почти всем чужой, иностранец. Или, как говорит ваш коллега и мой добрый друг Никола Христофор, — чудной…
— Вы и вправду чудной, Савва, — сказала Катя. — Вы столько всего тут наговорили, что… Я все же дело об убийстве расследую, и, По большому счету, мне бы надо было доставить вас в опорный пункт и допросить по всей форме…
— О, пойдем туда! Чтобы загладить свою вину, я готов сделать для вас все, что пожелаете. — Бранкович, улыбаясь, шагнул к Кате.
— Эй, Савва, ты чеuой? К девушке внаглую пристаешь? Не годится, — послышался громкий насмешливый голос. — Ну-ка, осади назад, не то рассержусь.
Голос был Константина Туманова. Как и откуда он появился, они даже не заметили. Как и пастухи, он тоже был одет в серый пыльный камуфляж, а оседланную лошадь с потными боками вел в поводу. Лошадь то и дело встряхивала головой,
отгоняя вившихся вокруг нее мух.
Когда вы устали как собака и ваше единственное желание лечь и отрубиться часов этак на десять-двенадцать, вполне понятно, что любое, самое ненавязчивое предложение ПОРАБОТАТЬ ЕЩЕ вы воспринимаете в штыки.
Никита Колосов возвращался в Москву в восьмом часу вечера. Дорога в час пик отняла три часа жизни. После разговора с Чибисовым он еще успел заглянуть на Татарский хутор. К его удивлению, Катя вернулась только что, хотя вроде бы давно уже должна была быть дома. Никита заметил, что она чем-то сильно взволнована. Однако о причинах своего волнения она распространяться не стала. Только уже когда он садился за руль, чтобы ехать обратно, она вдруг попросила его просмотреть в Интернете сайт художника Бранковича, если таковой имеется, или же сайты частных галерей, выставляющих на продажу его Полотна, и по возможности переслать ей каталоги.
— Вот уже не думала, что здесь мне понадобится Интернет, — сказала она., — Надо было взять сюда ноутбук… Вадик мог бы привезти, но теперь он сюда вряд ли приедет.
— Почему вряд ли? — спросил. Никита, понимая, что уж это известие огорчить его ну никак не может.
— Так, характер свой демонстрирует мужской, несгибаемый, — ответила Катя и вдруг в сердцах добавила: — Если бы вы знали, как вы мне все надоели!
Чего-чего, а уж этого Никита не ожидал. Более того, он не заслужил этого! Развязавшись с операцией по задержанию в Переяславле, он… да что скрывать — он сорвался на ночь глядя в далёкое Славянолужье только ради того, чтобы… Как говорится, спешил, летел, вот, думал, счастие так близко…
И казалось, Катя, умница Катя поняла это и даже великодушно извинила его за излишне пылкое и непосредственное проявление скрытых желаний, но…
Все это было утром. А днем, вернувшись на Татарский хутор, она вдруг ни с того ни с сего окатила его ушатом ледяной воды.
Она была чем-то сильно взволнована. Но обсуждать это с ним, Никитой, явно не желала. И он отступил — насильно мил не будешь. И вообще, что с ними можно поделать, с этими женщинами, чье настроение меняется через каждый час? В душе он догадывался: на обратном пути с Катей что-то произошло. И. впечатление от происшедшего с ней было столь сильным, что делиться им даже с ним, Никитой, она пока не хотела, стремясь, как всегда, сначала разобраться во всем сама.
Это самое разобраться сама порой ужасно раздражало и одновременно умиляло Колосова. Самостоятельность и, что греха таить, самонадеянность были Катиными плюсом и минусом. Эти самые самостоятельные разборы были часто весьма полезны для дела. Но насколько легче, светлее и спокойнее стало бы у него на душе, если бы она сказала: знаешь, произошло то-то и то-то, помоги мне это понять. Да он бы горы свернул, если бы она это сказала Но…
Простились они сухо, по-деловому. Катя не спросила даже, сколько времени ей еще оставаться здесь. Конкретного четкого задания после допроса Полины Чибисовой тоже вроде бы не было. В воздухе витало лишь довольно расплывчатое указание начальства о целесообразности дальнейшей оперативной проверки лиц, входивших в круг общения потерпевшего Артема Хвощева.
Никита это указание вслух не произносил. У него бы язык не повернулся, после того как он всю ночь гнал сюда, в Славянолужье, на скорости сто двадцать километров в час, чтобы лишний раз поговорить с Катей, болтать о какой-то там целесообразности.
— Звони мне, — буркнул он на прощанье, — держи в курсе всего. Как только появятся какие-то новости — по Бодуну или по остальным, я сразу же дам знать, приеду. Трубников и дальше будет тебе помогать во всем.
Катя На это рассеянно кивнула. Уже в дороге Никита вспомнил, что почти эти же самые слова (за исключением упоминания Бодуна) он уже говорил раньше, отправляя ее сюда. Все это напоминало заигранную пластинку. И от этого на душе стало совсем черно.
Лучшим выходом было приехать домой, выпить для В расслабления вегетатики водки, принять горячий душ и рухнуть на диван, отключившись до утреннего трезвона постылого будильника. И только этого Никита и жаждал от жизни в этот грустный вечер. Но всё, конечно, вышло совсем не так.
Виноват в принципе в этом был он сам. Парясь в самой последней пробке на Садовом кольце, он от скуки позвонил Геннадию Обухову — просто так, узнать, как дела. Все эти дни Обухов встречал его звонки довольно неприветливо и безрадостно, рявкая, что проверка свидетелей ведется. Но на этот раз тон у него, несмотря на окончание рабочего дня, был довольно мирный.
— А, явился — не запылился. Что ж, ты, как всегда, Никита, вовремя, — сказал Обухов загадочно. — Кстати, ты откуда звонишь?
Колосов ответил — с дороги.
— Я сам тебя искал весь день, да у тебя телефон что-то не отвечал. Все скрываетесь, маскируетесь неизвестно от кого, — Обухов хмыкнул. — Ну раз вернулся с победой, включайся, дружок, в операцию.
— В какую? — спросил Никита.
— На этот раз в мою, — Обухов снова хмыкнул. — Не все же мне, как макаке, каштаны из огня для твоего убойного отдела таскать.
— Это что — касается того свидетеля по Бодуну, на которого ты мне намекал?
— Касается, касается. Подъезжай к десяти. Адрес тебе знаком.
— Может, завтра, а? — неуверенно предложил Никита. — Я три часа ехал, две ночи не спал.
— Чего? — Обухов надменно повысил голос. — Я что-то не пойму — кому все это больше надо? Мне или тебе?