Баюнов набрал номер. И внезапно Никита увидел, что он волнуется. Гудки, гудки и...
— Але, это кто? Папка, ты?!
Тишину нарушил громкий детский голос из телефона.
— Шура... Шурка, это я... это папка... Ты как? Как ты там?
Баюнов круто, грузно отвернулся к окну. А Колосов отошел к двери, облокотился о стену, закурил. Слушал эти хриплые, обрывистые бесконечные баюновские: «Ты как? Я ничего, нормально, ты как у меня? Ничего, все хорошо, сынок... Тоже очень, очень скучаю» — и чувствовал себя прескверно. Все эти сантименты, чтоб их, но...
Баюнов закончил разговор, положил мобильный на стол.
Полез в карман спортивных брюк за сигаретами.
— Ваш сын чем-то болен? — спросил Никита.
— Лейкемия. — Баюнов чиркнул спичкой. — Доктора ни черта не понимают... Ну, что нужно, спрашивайте.
И Колосов растерялся. Все произошло как-то по-чудному просто. Слишком быстро, что ли. Он готовился к сопротивлению, к неприязни, а тут... И сейчас он не знал, о чем ему спрашивать в первую очередь этого человека. Свидетеля.
— Здесь убийство было полтора года назад, парикмахерши из «Соснового бора». Ее парня подозревали, но тогда не доказали. И вас тогда задерживали... А потом появились сведения, — сказал он первое, что пришло ему в голову. — Сведения, что она — Лупайло ее фамилия — в прошлом находилась в близких отношениях, — он по ходу восстанавливал в памяти другие свидетельские показания, только что перечитанные вместе с Катей, — с неким Ледневым, начальником службы безопасности комплекса. Вы знали этого человека?
Баюнов посмотрел на него недоуменно. Было видно, ему непонятно, отчего речь вдруг зашла об этом? И он не чувствовал для себя сейчас никакой угрозы.
— Знал. Так себе был человечек, слаб в коленках, — сказал он. — С чужих рук ел.
— Он ведь умер, кажется, от инфаркта?
— Ну да, вроде... С лестницы загремел только сначала. — Баюнов внимательно смотрел на Колосова.
— А при каких обстоятельствах это произошло, вам известно?
— Под самый Новый год. Сам я не присутствовал при этом, рассказывали, — Баюнов мрачновато усмехнулся, — рассказывали — в «Бору» был праздничный банкет в ресторане. Ну, все хорошо поддали, естественно. Там лестница наверх, на смотровую площадку, есть. Говорят, Леднев спьяна один туда забрался, ну и упал. А сердце и лопнуло. Он незадолго до этого инфаркт перенес. Его жена обнаружила, мертвого уже.
— А с Олегом Островских у Леднева какие были отношения?
— Леднев на него работал.
— А конкретнее?
— Сначала душой и телом предан был, потом, говорят, огрызаться начал. С годами амбиции возросли, самому в боссы захотелось. Все на Георгича наседал, чтобы тот с ним по справедливости — мол, столько лет вместе, пора в большие люди выходить. Хотел стать коммерческим директором компании. Ко мне с этим являлся, чтобы я его поддержал.
— Вы настолько тесно общались с компанией?
— Не язвите, — Баюнов хмыкнул. — Вы человек чужой, а мы здесь живем. И будем жить. Мне тогда не до их дрязг было, сказал, чтобы сами разбирались. Олег что-то заупрямился, до обострения дошло. У Леднева от нервотрепки сердце прищемило. Ну и злость он затаил, конечно. И Островских к нему охладел. Поговаривали, что Ледневу уйти придется из компании. А тут он вдруг концы отдал. С лестницы расшибся.
— А эта Лупайло действительно была его любовницей?
Баюнов надменно посмотрел на него, что, наверное, означало: думай, что болтаешь! Мне, самому Баюнову-Полторанину, такие пошлые вопросы!
— Если Островских и Леднев в последнее время конфликтовали, то... то это, видимо, почти никак не отразилось на отношении Островских к его жене, то есть вдове. Так, что ли, получается? — спросил Никита. — Он вон на Ларисе Дмитриевне женился.
— Ну, Островских всю их семью давно и хорошо знал. Они почти свои были в его доме, когда Леднев был начальником службы безопасности. Когда Леднев роман закрутил с этой девчонкой-парикмахершей, Островских, поговаривали, начал сочувствовать Ларисе. Там ведь к разводу дело шло. А что он на ней потом женился... Что ж, она женщина видная, стильная, умная, сколько лет лямку в его бизнесе честно тянула. А потом... Он мне однажды сам признался: покорило его то, что она Ледневу была преданная жена. После инфаркта его выходила. У Островских самого с сердцем швах, на одних таблетках живет. А с Ларисой, с ее характером, с ее хваткой, он сейчас себя чувствует как за каменной стеной.
— А вы, Виктор Павлович, оказывается, очень неплохо осведомлены. Как это вы сказали: «Здесь мы живем»?.. А с дочкой Верой как у них, у Островских, у его новой жены, было?
Баюнов пожал плечами, что, наверное, означало: я-то откуда знаю? Такими пустяками не интересовался.
— Я с этими убийствами вашими вконец запутался, — сказал Колосов, поймав его взгляд. — Ни черта не ясно, кто, что, зачем. Действительно, свои люди... Версия у меня пока одна. Версия, что на данный отдельный момент вы, Виктор Павлович, к убийствам не причастны. А вот Клыков ваш, который, как вы сказали, с ваших рук ел, к чему-то причастен был. Так вот, если желаете, продолжаем обмен честный, баш на баш. Сейчас мой вопрос будет о Клыкове и о тайнике. Не об оружии, заметьте, а о месте, где прятали. Записей, как видите, никаких не веду, диктофона нет. Мне необходимо точно знать от вас одну вещь. Баш на баш.
Баюнов пожал плечами снова, усмехнулся.
«Сейчас скажет, чтобы я его выпустил под подписку о невыезде, — подумал Колосов. — И я сейчас скажу ему „да“ и солгу, потому что...»
— Свидание завтра дадите мне. Мать сына моего сюда привезет. Ко мне.
— Ваша... теща? — переспросил Никита, что вышло весьма глупо. — Ребенка в изолятор?
— Ничего. Он у меня... Он мной только и живет. Ничего.
— Хорошо, я скажу адвокату. Пусть приедут завтра. Утром. А у вас такая семья... надо же... Баюнов закурил новую сигарету и спросил:
— Правда, что дело кэгэбэшники берут?
— Правда.
— Что же, в Лефортово меня переведут?
— Это вряд ли.
— Что, не та птица?
— Видимо, для них не та. Хочу вам дать один совет... Даже если вы будете по-прежнему умалчивать о происхождении винтовок, они легко установят это по заводским номерам. Начнут искать с того конца и найдут. Там же оборонный завод, все зарежимлено. Все как на ладони, все свои, как и здесь у вас. При таком положении вам лучше было бы...
— Что вы хотели у меня спросить?
— Скажите, Клыков проверял тайник в пещере после того, как... Проверял потом?
Баюнов потер лицо рукой. Долго молчал. Потом кивнул: да.
— Когда? Какого числа, не помните?
— В ночь с тридцатого на первое мая. Никита замер.