– А десять тысяч? – спросил Шеф.
– Не могу в это поверить. Столько их вообще нет. Большинство – легкие всадники. Опасны, потому что быстры, нападают, когда не ждешь.
Собрав угасающие силы, Бранд закончил:
– Они тебя раздавят, если допустишь. Или разгромят на марше. Держись рек. Или оставайся за оградой.
– А можно их победить в открытой битве на поле?
Бранд слегка покачал головой. Шеф не понял, что он имел в виду: «невозможно» или «не знаю». Ингульф положил руку ему на плечо и заставил выйти.
Шеф, мигая, вышел из палатки на дневной свет. И тут же на него обрушилось множество проблем. Распоряжения по поводу взятой добычи. Судьба пленников: среди них есть и палачи Айвара, и простые рядовые солдаты. Надо получать и отправлять сообщения. И все время в глубине сознания Шефа оставался вопрос: Годива. Почему она уехала с Торвином? И что такого важного случилось у Торвина, что он не мог ждать?
Но теперь перед Шефом стоял отец Бонифаций, священник, ставший его собственным писцом, и рядом с ним маленький человек в церковной черной одежде со злобным и враждебным выражением лица. Шеф понял, что видел его уже однажды, хоть и на удалении. В Йорке.
– Это дьякон Эркенберт, – сказал Бонифаций. – Мы взяли его на корабле самого Айвара. Он создатель машин. Рабы – вначале они принадлежали собору, потом Айвару – рассказали, что он строил машины для Айвара. Они говорят, что теперь вся церковь Йорка день и ночь работает на Рагнарсонов. – И он с презрением взглянул на Эркенберта.
Создатель машин, подумал Шеф. Были дни, когда я все отдал бы за возможность поговорить с этим человеком. Теперь я сомневаюсь, что он может сказать мне что-то. Я догадываюсь, как действуют его машины. И могу пойти и посмотреть сам. Знаю, как медленно они стреляют и как сильно бьют. Но одного я не знаю: что еще есть у него в голове и в его книгах? Но не думаю, чтобы он сказал мне это.
Однако я смогу его использовать. Шеф все время думал о словах Бранда. Начинало создаваться подобие плана.
– Стереги его как следует, Бонифаций, – сказал Шеф. – Проследи, чтобы с рабами из Йорка хорошо обращались, и скажи им, что с этого момента они свободны. Потом пришли ко мне Гутмунда. После него Луллу и Осмонда. А также Квикку, Удда и Осви.
* * *
– Мы не хотим этого делать, – сразу сказал Гутмунд.
– Но можете? – спросил Шеф.
Гутмунд колебался: лгать ему не хотелось, соглашаться тоже.
– Можем. Но я все же не считаю это удачной мыслью. Взять всех викингов армии, погрузить на корабли Айвара, посадить людей Айвара в качестве гребцов, обогнуть берег для встречи где-то в районе Гастингса...
– Послушай, господин. – Гутмунд заговорил виновато, насколько позволял ему характер. – Я знаю, я и мои парни не всегда хорошо обращались с твоими англичанами. Называли их червями. Называли skraelingiar. Говорили, что от них нет пользы и никогда не будет. Ну, они доказали, что мы ошибались.
– Но мы говорили так не без причины, и эта причина вдвойне основательна, когда встречаешься с франками и их лошадьми. Вы, англичане, можете стрелять из машин. Алебардой они сражаются не хуже, чем наши парни мечами. Но все равно есть многое, чего они не могут, как бы ни старались. Они просто недостаточно сильны.
– А теперь эти франки. Почему они так опасны? Все знают: из-за своих коней. Сколько весит лошадь? Тысячу фунтов? Вот что я хочу сказать тебе, господин. Чтобы сделать хоть несколько выстрелов по франкам, тебе нужно сдержать их, хоть ненадолго. Может, наши парни это могут сделать, со своими алебардами и прочим. Может быть. Раньше это им не удавалось. Но я совершенно уверен, что без моих ребят ты этого не сделаешь. А что произойдет, если между тобой и франками будет только тонкая линия твоих малышей? Они этого не могут сделать, господин. У них не хватит силы. – И подготовки, про себя добавил Гутмунд. Они не выдержат, когда на них поскачут всадники и начнут рубить. Их всегда поддерживали мы.
– Ты забываешь о короле Альфреде и его людях, – сказал Шеф. – Сейчас он уже собрал свою армию. Ты знаешь: английские таны так же сильны и храбры, как твои ребята, просто им не хватает дисциплины. Но это я им могу дать.
Гутмунд неохотно кивнул.
– Поэтому каждая группа должна делать то, что умеет лучше всего. Твои люди – плыть на кораблях. Под парусами и с машинами. Мои фримены – заряжать машины и стрелять. Альфред со своими англичанами – стоять на месте и делать, что прикажут. Поверь мне, Гутмунд. В прошлый раз ты мне не верил. И до того тоже не верил. И когда мы шли к собору в Беверли.
Гутмунд снова кивнул, на этот раз чуть энергичней. Уходя, он сказал: – Лорд ярл, ты не моряк. Но не забудь еще об одном. Сейчас время сбора урожая. Каждый моряк знает: когда ночи становятся такими же длинными, как дни, погода меняется. Не забудь о погоде.
* * *
Известие о полном разгроме Альфреда дошло до Шефа и его уменьшившейся армии через два дня после выступления на юг. Шеф слушал уставшего побледневшего тана, который принес новость, стоя в центре круга слушателей: он отказался от заседаний совета, как только все еще недовольный Гутмунд и его викинги отплыли на захваченных кораблях. Фримены следили за лицом Шефа и заметили, что во время рассказа тана оно лишь дважды меняло выражение. Первый раз, когда тан проклял франкских лучников: они выпустили такой поток стрел, что наступающая армия Альфреда вынуждена была остановиться и поднять щиты, и тут на нее, неподвижную, обрушились всадники. Второй раз, когда тан сознался, что со дня катастрофы никто не слышал о короле Альфреде и не видел его.
В наступившей тишине Квикка, воспользовавшись своим положением спасителя и друга Шефа, задал вопрос, занимавший всех: – Что нам теперь делать, господин? Повернуть назад?
Шеф ответил не задумываясь:
– Идти дальше.
Мнения у костров в этот вечер разделились. С того момента, как ушел Гутмунд и все его спутники, армия изменилась. Освобожденные рабы-англичане всегда в тайне опасались своих союзников, таких похожих на их прежних хозяев по силе и ярости и превосходивших их боевой славой. А с уходом викингов армия словно шла на праздник: трубы играли, в рядах слышался смех, солдаты перекликались с жнецами в полях, которые уже не бежали при виде авангарда.
Но ушел не только страх, ушла и уверенность. Хоть бывшие рабы гордились своими машинами, алебардами и самострелами, у них не было той веры в себя, которая дается только жизнью, полной битв.
– Легко сказать – идти дальше, – слышался чей-то голос вечером. – А что с нами будет, когда мы придем туда? Альфреда нет. Северян нет. Нет воинов Вессекса, поддержка которых была обещана. Только мы. Ну? Что тогда?
– Мы их расстреляем, – уверенно сказал Осви. – Как с Айваром и его войском. Потому что у нас есть машины, а у них нет. И еще самострелы и все прочее.
Его заявление сопровождалось одобрительным гулом. Но каждое утро маршалы сообщали Шефу все большие и большие числа дезертиров: люди уходили по ночам, унося с собой свободу и те серебряные пенни, которые каждый получил как часть добычи после разгрома Айвара А от будущих наград и обещанной земли они предпочитали отказаться. Шеф знал, что у него уже недостаточно людей, чтобы одновременно стрелять из всех пятидесяти катапульт: кидателей и толкателей – и из двухсот натягиваемых воротами самострелов, изготовленных Уддом.