— Воробьева никогда не просила увеличить ей жалованье?
— Нет.
— Может быть, она жаловалась, что ей денег не хватает?
— Послушайте, я ей платила приличную зарплату, — Потехина подвинула к Колосову тарелку с блинчиками, — для женщины такую зарплату в Москве поискать. А что насчет жалоб… Так кому сейчас, скажите, денег хватает? Олигарха вон спросите, и тот плакать начнет — мало. А у Лены была большая семья, все на ее шее сидели.
— Значит, все-таки деньги ей были нужны?
— С просьбами увеличить ей зарплату она ко мне не обращалась, — отрезала Потехина, — тут у нас это не принято.
— А вот в тот день, когда я сюда к вам приехал, она ведь не должна была утром выходить на работу, — сказал Никита.
— Не должна была, точно. Я сама удивилась, — Потехина кивнула, — но Лена сказала, что приехала за… что-то тут забыла…
— Да это вранье было. — Никита смотрел на Потехину.
— Вранье?
— Ну да. Но не это меня тревожит и смущает, Марья Захаровна, а кое-что другое.
— Что же вас смущает? — Потехина не донесла до губ чашку кофе. Поставила обратно на стол.
— Никак не могу я отделаться от мысли, что… Ну, буду уж совсем, до конца откровенным. Не успел я вашу официантку допросить, как ее вдруг убили. Словно нарочно.
— Что вы хотите этим сказать? — Потехина напряженно смотрела на Колосова.
— Воробьева в тот день не должна была появляться в ресторане. А приехала. По логике вещей, она и со мне не должна была встретиться и говорить, а встретилась говорила. И спустя несколько часов была кем-то отравлена. А вам, насколько я еще тогда успел заметить, появление Воробьевой здесь, в ресторане, и ее контакт мной явно пришелся не по душе.
Потехина изумленно смотрела на него.
— Вы что же, обвиняете меня в том, что я отравила Лену? — спросила она. — Да вы с ума, что ли, сошли?
— Я вас ни в чем не обвиняю. И никого вообще пока не обвиняю. Я просто анализирую ситуацию. И говорю с вами предельно откровенно, все свои карты выкладываваю на стол. Я заметил, что вам появление официантки в не урочное время в ресторане и ее контакт со мной были не приятны.
— Да не с вами контакт, вы-то тут при чем? — пылко воскликнула Потехина. — О вас, поверьте, я тогда меньше всего думала!
— А о ком же вы думали? Потехина отвернулась.
— У вас сигареты есть? Я свои, как всегда, в машине оставила, — сказала она глухо.
Никита достал сигареты, зажигалку.
— Черт знает что… И наговорите же такого, — Потехина закурила, — надо же, какой наблюдательный попался… Да, я правда в тот день не ожидала увидеть Воробьеву тут. И видеть ее мне было неприятно, но…
— Почему? — спросил Никита.
— На это есть чисто личная причина. И к вашему де она никакого отношения не имеет.
— К убийству многое имеет отношение, даже пор самые невероятные вещи.
— Но это не имеет, — Потехина рассердилась, — тогда были совершенно ни при чем, Какое мне дело было до вас, когда…
— Когда что?
— Ну, у меня есть друг близкий, я его всем сердцем люблю, — быстро сказала Потехина, — это счастье мое и несчастье… Да нет, вы этого все равно не поймете, смеяться будете!
— Марья Захаровна, вы меня вгоняете в краску, — сказал Колосов.
— Да не с вами, чтобы Ленка встречалась, я не хотела, а с ним, — устало сказала Потехина, — видели вы его, сокола моего?
— Симонова? — спросил Никита. — Видел.
— Ведь муж он мой, и люблю я его. А он… ни одной давалки чертовой пропустить не может. Паразит такой! — Потехина смяла сигарету в пепельнице. — И Ленку он домогался, знаю. Говорили мне люди, предупреждали… Вы ж его видели, какой он. Любую возьмет, если пожелает. Пьяница, паразит… Сколько раз зарекалась — брошу его, выгоню к чертовой матери. И не могу. Сердце пополам рвется. Был он в то утро тут. Вы его сами видели. Ну и Ленку вдруг принесло. Это в выходной-то, после ночной смены! Зачем? Один у меня ответ был — к нему примчалась. А вы говорите… Да при чем тогда вы-то были, молодой человек! — Потехина снова тяжело вздохнула. — Ну, все, раскололась как орех перед вами. Смеяться теперь будете.
— Не над чем тут смеяться, Марья Захаровна. Дело-то житейское, — сказал Никита. — Между прочим, Симонов ваш в субботу на похоронах был. А я думал, это вы его послали долг скорби отдать.
— Он мне даже ничего не сказал, — мрачно ответила Потехина, — от нас Лева Сайко ездил. Цветы, венок отвез от ресторана. Я не смогла, скверно что-то было, сердце болело. Ну что же вы так ничего и не едите? Обижаете, пейте кофе.
— Спасибо, все очень вкусно, — сказал Никита, — а знаете, Марья Захаровна, иногда лучше прямо говорить, вот как мы сейчас с вами, чем вокруг до около петлять, недомолвки плодить, правда? Вот побеседовали мы и все, кажется, прояснили, что нужно. И к шеф-повару вашему Полякову у меня тоже пара-тройка вопросов есть. Мы уже кратко с ним успели познакомиться, но самого главного, как оказалось, не договорили. Он сейчас здесь?
— А где же ему быть? Здесь. На кухне. Пригласить его сюда?
— Если вас не затруднит. А вы не покидайте нас, посидите еще. — Колосов дружески улыбнулся Потехиной. — Хорошо тут у вас. Уютно. Прямо домашняя какая-то обстановка.
— Вам правда здесь нравится? Тогда приходите почаще, и не только по служебным делам, — Потехина улыбнулась в ответ, — всегда будем рады.
Поляков вышел как был — в рабочей одежде — в белоснежном накрахмаленном поварском облачении. Оно было сшито явно у отличного портного и ладно пригнано к его суховатой фигуре, однако совершенно ему не шло. Колосов подумал про себя: нет, все же на мужике эта белая роба с галуном и особенно этот поварской колпак, пусть даже и из самого дорогого и тонкого итальянского льна, смотрятся довольно глупо. Не наше это занятие, не мужское, кашеварить на кухне. То ли дело ловля убийц и бандитов! И в какой уже раз Никита мысленно поздравил себя с верным выбором профессии. Поляков протянул ему руку для рукопожатия: на его пальце сверкнул перстень с крупным бриллиантом. Запястье украшали золотые швейцарские часы «Шомэ».
— Здравствуйте, вы хотели меня видеть? — спросил он спокойно. Сел, переглянулся с Потехиной.
— Да вот разговор есть один, Иван Григорьевич, в связи с некоторыми обстоятельствами, — Никита разыгрывал простодушную озабоченность, — не очень приятными, я бы сказал.
— Какими же? — Поляков скрестил руки на груди.
— Скажите, вам знакома некая Александра Маслова? — Никита наконец-то задал Полякову вопрос, который собирался задать сто лет.
— Я ее знаю, — коротко ответил Поляков, и… смуглые щеки его залились, как волной, коричневым румянцем. Колосова это даже позабавило: ах ты черт… Не часто увидишь, как мужик в летах вот так вспыхивает, как цветок алый, из-за какой-то там свистушки.