— Если исключить недужного консультанта и профессора, упорхнувшего за океан — Горева, что ли, то семеро, Слава, не забывай о заведующем серпентарием Родзевиче и… Ивановой Зоеньке Петровне, — Никита запнулся, вспомнив вдруг Хамфри и его сородичей. — Словом, людей — семеро. Если, конечно, черт нам еще кого-нибудь за это время не подкинет на разживу. А впрочем, обольщаться-то тоже не следует, камни эти четыре с половиной года назад были сделаны. Их и раньше свистнуть могли — не с базы. Из института: там же учета никакого нет, память у старичка консультанта слабая, так что… Но все-таки семь шансов из семи — это пока получше, чем двадцать из десяти, сорока тысяч, как прежде бывало, когда мы через сито население целого региона просеивали. Он где-то рядом, уже совсем близко. Охота только начинается. Настоящая охота на пещерного медведя. Только… отпуск мне, Слава, уже по ночам начал сниться. Дождемся ли?
Коваленко передернул плечами и кивнул на бутылочку с золотисто-переливчатой влагой, словно предлагая удовольствоваться пока этой вот синицей в руках, а не мечтать попусту об отпускных журавлях в безоблачном небе свободы.
Павлов отыскался на удивление быстро. (Вообще вся эта поразительная оперативность, связанная с поисками подозреваемых — Юзбашева и вот этого новоявленного «племянника», как его тут же окрестили сотрудники отдела убийств, — начинала все больше беспокоить Колосова: «Больно гладко веревочка вьется. Все как на блюдечке с голубой каемочкой подается. А значит, по закону подлости будет на веревочке узелок, обязательно будет, и такой, что только ахнем».)
Местонахождение племянника Балашовой помогли установить Сергеев и Караваев. По приезде в Каменск Колосов выслушал хмурый доклад первого о том, как туго продвигается розыск убийцы мальчика, и бодрый рапорт об оперативной обстановке на вверенном ему участке — дачном поселке Братеевке.
— Что-то вы, Никита Михайлович, куда-то не в ту степь направляетесь, — дерзко заметил Караваев после того, как выяснилось, что он преотлично знает нужного Никите человека. — Павлов — это ж мировой парень. На таких вашему отделу и время-то не стоит тратить.
— На каких это таких? — строго осведомился присутствующий при беседе Сергеев. — Он что, дружок твой?
— А если и так?
— Эх, Леша, за такими дружками глядеть в оба надо.
— А за какими это такими! — в свою очередь взвился Караваев. — Да он… он — афганец — раз, тяжелое ранение имеет — два, наград полна грудь — три. Образованный — на трех языках объясняется, да еще вон ребенка чужого усыновил — воспитывает!
— Девочку, мальчика усыновил? — спросил Колосов.
— Мальчишку. Смешной такой, косенький. Он в нем души не чает.
— Как ты с ним познакомился? — допытывался Сергеев. — Давно знаешь его?
— Недавно. А познакомился как… — Караваев хотел было все честно рассказать, но вдруг вспомнил про Иру Гречко и, как истый джентльмен, решил не впутывать ее и Катю в историю со снятой дачей. — Ну, в общем, нормально познакомились, как все люди. Ни к чему это все, только нервы мужику зазря истрепете, — убеждал он Колосова по пути в Братеевку. — Витька — наш человек. Да вы и сами в этом убедитесь.
Никита и ухом не вел, мрачно смотрел на спидометр: бензин кончается, на обратном пути заправиться не позабыть бы!
Он отправлялся в Братеевку с холодной (как в старой чекистской поговорке) головой, чистыми руками, но сердцем, переполненным самой едкой злостью и раздражением, которые ему ну просто не терпелось сорвать вот на этом безупречном, добропорядочном, всеми превознесенном до небес новом фигуранте Павлове. «Что-то ты больно положительный, гражданин племянничек. Хвалят тебя так, что только на выставку посылать остается». К чересчур уж положительным гражданам начальник отдела убийств приучил себя относиться с великим подозрением. И на то имелись веские причины.
Дела, связанные с установлением личности серийных убийц, почти всегда имели одну весьма характерную особенность: маньяком-двойником оказывался в девяти случаях из десяти именно тот, на кого вроде бы вообще трудно подумать: то отличный семьянин, то передовик производства, имевший блестящие характеристики, то скромник-новатор, осчастлививший родную отрасль десятком изобретений, то известный врач-педиатр, изыскавший лекарство от смертельной болезни. Все они слыли хорошими, добрыми, отзывчивыми людьми, однако, когда наступал их час и в их сердца вселялось нечто странное и пугающее — бес ли, неприкаянная грешная душа, Вселенское Зло, — они, имея у окружающих все ту же незапятнанную репутацию, заставляли мир плакать кровавыми слезами. И потоки слез этих были жгучи и обильны, как плач библейских изгнанников на Реках Вавилонских.
«Рожденный задать жару» — Никита никогда не забывал этого девиза, вытатуированного на груди одного из самых гнусных серийников, а посему не верил этой показной (как ему представлялось) добропорядочности ни на грош.
Он вспоминал и кое-что другое, дела не столь уж и давние. После поимки Сергея Головкина он вместе с другими сыщиками отдела убийств опрашивал сотрудников конезавода в Одинцове, где прилежно трудился Удав. Особенно поразили его показания одной из работниц. «Сергей был такой тихий, такой добрый. Он так любил детей, — рассказывала она, все еще не веря и недоумевая. — Наши женщины часто просили его посмотреть за своими сорванцами. Он охотно соглашался. Показывал детворе лошадей, играл с ними, катал на тележке. Да я и сама сколько раз, как надо было отлучиться, оставляла на него своего сына. И всегда все было хорошо».
Все было «хорошо» на конезаводе, а в окрестных лесах Подмосковья множились и множились детские трупы — изуродованные, растерзанные на куски.
— Следующий поворот — Красногвардейская улица, второй дом справа. — Караваев прервал нить его размышлений. — Ну-ка, притормози тут, Никита Михайлович.
Мимо по дороге проезжала телега, запряженная гнедой клячей — толстоногой, со спутанной, облепленной репьями гривой. Управлял клячей старик в офицерском макинтоше. Телегу сопровождала орда детворы. Вид у всей этой мелюзги был такой, словно они узрели запряжённого в колесницу динозавра.
Торопыга Караваев выскочил чуть ли не на ходу из машины.
— Ну как, Филимоныч, все тихо у вас? — крикнул он.
Старик степенно кивнул.
— Дачники, кругом одне дачники, Алексей, — ответствовал он. — Чужаков нет. Не замечено покудова.
— Это мы дежурство на участке организовали, это вот сторож наш, — пояснил Караваев. — Ну, смотрим — как, что. Пока того ублюдка со свалки не поймали, я тут решил свои меры безопасности принять. Д то дачи ведь, детей как гороху высыпало. Не ровен час…
Из-за поворота донесся треск мотоцикла: ехали двое парней — штатский в джинсах и красной, парусящей на ветру футболке, и солдатик. Завидев Караваева, штатский лихо затормозил и помахал оперу рукой. Солдатик тоже поздоровался, слез с мотоцикла и направился к остановке рейсового автобуса.