— Вы собираетесь во Дворец Ночи? Зачем? Ты намерен брать крепость приступом с горсткой людей? Или хочешь рассказать Змееглаву, что он не того поймал, нацепив на нос вот это? — Сажерук достал из лежавших на полу одеял маску — птичьи перья, наклеенные на потрескавшуюся кожу, — и надел на покрытое шрамами лицо.

— Эту маску уже примеряли многие из нас, — сказал Принц. — А Змееглав опять собирается повесить невиновного за дела, совершенные нами. Я не могу этого допустить. На этот раз переплетчика. В прошлый раз, после того как мы отбили у них груз серебра, они повесили угольщика только за то, что у него оказался шрам на локте. Его жена, наверное, до сих пор плачет.

— Большинство дел, за которые Змееглав хочет повесить Перепела, Фенолио просто придумал! — сердито сказал Сажерук. — Черт побери, Принц, Волшебного Языка ты не спасешь, а сам погибнешь. Ты же не думаешь всерьез, что Змееглав отпустит его, если ты ему сдашься?

— Нет, я все же не настолько глуп. Но что-то я должен сделать!

Принц засунул руку в пасть своему медведю. Он часто это делал, и всякий раз его смуглая рука, словно чудом, возвращалась невредимой из медвежьих зубов.

— Да-да, знаю, — вздохнул Сажерук. — Всё твои неписаные правила. Ты ведь даже не знаешь Волшебного Языка. Как можно пойти на смерть за кого-то, кого не знаешь?

— А ты за кого бы пошел на смерть? — откликнулся Принц.

Фарид видел, как Сажерук посмотрел на спящую Роксану и обернулся к нему. Юноша поскорее закрыл глаза.

— Ты бы согласился умереть за Роксану? — донесся до него голос Черного Принца.

— Может быть.

Фарид видел сквозь сомкнутые ресницы, как Сажерук проводит пальцем по ее темным бровям.

— А может быть, и нет. У тебя много шпионов во Дворце Ночи?

— Хватает. Судомойки, конюхи, пара стражников, хотя они обходятся очень дорого, а самое главное — сокольничий, который иногда посылает мне весточку с одной из своих умных птиц. Когда Змееглав назначит день казни, я узнаю об этом немедленно. Ты ведь знаешь, с тех пор, как ты ему основательно подпортил мою казнь, Змей не устраивает больше таких спектаклей просто на рыночной площади или во дворе замка. Он, впрочем, и раньше делал это неохотно. Казнь для него — дело серьезное. Бедного комедианта можно вздернуть и перед воротами, о чем тут говорить, но уж Перепела непременно казнят по ту сторону ворот.

— Да. Если только его дочь не откроет перед ним эти ворота, — возразил Сажерук. — Своим голосом и книгой, дарующей бессмертие.

До Фарида донесся смех Черного Принца:

— Это звучит, как новая песня Чернильного Шелкопряда!

— Да, — хрипло ответил Сажерук. — Очень в его духе, правда?

64 ВСЕ ПОГИБЛО

Война! Опять война! Избави, Боже!

Каких ни трать речей,

Увы, война грядет, но все же

Нельзя быть мне повинным в ней!

Маттиас Клаудиус. Песнь о войне

После нескольких дней отдыха нога Сажерука почти зажила. Фарид уже рассказывал обеим куницам, как они скоро проберутся во Дворец Ночи и спасут Мегги и ее родителей, но тут до Барсучьей норы добрались дурные вести. Их принес один из тех, кого Черный Принц поставил наблюдать за дорогой на Омбру. Лицо вестника было залито кровью, и он с трудом держался на ногах.

— Их убивают, — дрожа, повторял он. — Их всех перережут.

— Где? — спросил Принц. — В каком точно месте?

— Без малого в двух часах пути отсюда. Прямо на север.

Принц оставил в Барсучьей норе десять своих людей. Роксана пыталась уговорить Сажерука остаться с ними.

— Нога у тебя никогда не заживет, если ты ее не побережешь, — говорила она.

Но он не стал ее слушать, и Роксана присоединилась к торопливому, безмолвному броску через лес.

Шум битвы они услышали задолго до того, как могли что-нибудь увидеть. До ушей Фарида доносились крики, вопли раненых и пронзительное от страха конское ржание. Принц подал им знак идти медленнее. Несколько крадущихся шагов под прикрытием подлеска — и перед ними открылся крутой спуск к дороге, заканчивающейся через много миль у городских ворот Омбры. Сажерук потянул Фарида и Роксану на землю, хотя никто не смотрел в их сторону. Сотни людей дрались между собой среди деревьев, но разбойников среди них не было. Разбойники не носят кольчуг, панцирей и шлемов, украшенных павлиньими перьями, у них обычно не бывает коней и никогда — гербов, вышитых на шелковых плащах.

Сажерук крепко прижал к себе разрыдавшуюся Роксану. Солнце опускалось за холмы, а солдаты Змееглава добивали воинов Козимо одного за другим. Битва, видимо, шла давно. Дорога была густо усеяна мертвыми телами. Лишь небольшая кучка всадников еще держалась среди всеобщей гибели. Среди них был и сам Козимо. Его прекрасное лицо было искажено яростью и страхом. Какое-то мгновение казалось, что малочисленные всадники сумеют пробиться сквозь окружение, но Огненный Лис двинулся прямо на них с толпой латников, сверкавших серебряной чешуей, как смертоносные жуки. Латники, как траву, скосили Козимо и его свиту в последних лучах заката, кроваво-красного в этот вечер, как будто пролитая кровь отражалась в небе. Огненный Лис собственноручно пронзил мечом Козимо, и Сажерук зарылся лицом в волосы Роксаны, словно устав смотреть на смерть. Зато Фарид не отвернул головы. С застывшим лицом смотрел он на резню и вспоминал Мегги — Мегги, которая, наверное, до сих пор думает, что чернила могут все исправить в этом мире. Сохранилась бы у нее эта вера, если бы ей пришлось увидеть то, что сейчас видел он? Лишь немногие из людей Козимо пережили своего принца. Не более десятка их убежало в лес. Их никто не стал преследовать. Солдаты Змееглава разразились победными криками и принялись грабить мертвых, как стая коршунов в человеческом обличье. Лишь до трупа Козимо им не удалось добраться. Огненный Лис отогнал от него своих солдат, приказав погрузить мертвого красавца на коня и увезти.

— Зачем они это делают? — шепотом спросил Фарид.

— Зачем? Чтобы его труп служил доказательством, что на этот раз он действительно мертв! — с горечью ответил Сажерук.

— Да, на этот раз он действительно мертв, — тихо сказал Черный Принц. — Наверное, раз вернувшись из царства мертвых, человек начинает считать себя бессмертным. Но он был так же смертен, как и его воины, и теперь Омбра состоит почти целиком из вдов и сирот.

Прошло много часов, пока солдаты Змееглава покинули поле битвы, нагруженные награбленным у мертвецов добром. Уже стемнело, когда под деревьями наконец стало тихо, так тихо, как бывает лишь перед лицом смерти.

Роксана первой начала спускаться с обрыва. Она уже не плакала. Лицо ее окаменело, Фарид не мог бы сказать, от гнева или от боли. Разбойники последовали за ней не без колебания, потому что между мертвых уже появлялись там и сям Белые Женщины.