– Да, охота, – вздохнул старший егерь. – Любят они это дело. Вот и до смоленских лесов добрались. В прошлый-то раз в Беловежскую Пущу ездили. А осенью к чеху в Карпаты. А в Югославию Ильич тебя с собой брал?
Щеголенко кивнул. Он снова оглянулся. Ему опять почудилось там, сзади, среди снега и ельника, какое-то движение. Подозрительное движение, какое-то странное, рваное, неровное, лишенное пластики, присущей любому дикому животному.
– Ты чего, Саш?
– Ничего, так. Броз Тито тот еще стрелок, хотя и старик уже совсем.
– Там с флажками охота была, кажется, да? Ну, конечно, потешились всласть. Про флажки-то здорово этот хрипатый поет…
– Кто? – спросил Щеголенко.
– Ну этот, как его… Высоцкий, что ли. Тот, что на Колдунье женился. Тут на днях Вальке Купцовой, ну, что на пульте охраны у нас сидит, Жеребенко две катушки записей новых приволок.
– А что, Валька до сих пор еще того, работает? Ей же рожать вот-вот…
– Да, видно, еще терпимо пока. Интересно, кто ж ей это удружил? Молчит! Уж к ней и парторг подступал, я слышал, просил настоятельно имя отца ребенка назвать. Ведь это явно из наших кто-то ее в койку-то… А она молчит, не признается, ни гугу никому. А на работу выходит, сидит себе в своем закутке. У нее ж там техники навалом, пульт, прослушка, ну и магнитофон, конечно, импортный. Так вот записи с концерта этого хриплого. Мы прямо животы надорвали – там и про дурдом, и про Зинку, и про евреев – про все поет. И про охоту тоже. Про охоту на волков. Строка там прям в самую точку – мол, бьются до рвоты и волки, и егеря… И пятна красные флажков на снегу…
– Слушай, что это там, по-твоему, а? – тихо сказал егерь Щеголенко.
– Где?
– Вон, за сосной.
Старший егерь вгляделся. И… то ли снег был тому причиной, то ли блики закатного солнца, то ли тени февральские фиолетовые колдовские, но почудилось ему… Почудилось такое, что прошиб его пот.
Под старой сосной в снегу лежало тело. Старший егерь ясно увидел выброшенную вперед руку со скрюченными, сведенными судорогой пальцами.
«Подстрелили… Так и есть, мать моя женщина, прикончили кого-то… Вот те и случай на охоте… Вот тебе и благодарность… Мать моя, это ж дело подсудное – убийство».
От волнения он аж зажмурился. Услышал хруст снега и удивленное восклицание Щеголенко. Открыл глаза, ожидая, что вот сейчас все это обрушится на его голову как лавина (ведь за организацию охоты и расстановку людей в лесу отвечал лично он). Скрюченные пальцы, впившиеся в снег, лицо мертвеца и…
Рука, которую он так ясно видел, видел даже с зажмуренными в приступе острой паники глазами, обернулась волчьей лапой с когтями.
Под сосной в снегу лежал труп огромного волка со свалявшейся на боках шерстью странного изжелта-бурого, совсем не зимнего, а какого-то непонятного окраса.
Старший егерь, человек бывалый, отважный, сначала остановился как вкопанный. Потом попятился. Затем взял себя в руки. Ладно, чего не бывает на охоте. Тем более такой – полной амбиций, нервов, надежд – великой красной императорской охоте, где пестрит в глазах от генсеков из братских стран Варшавского блока, где не дай бог ошибиться, напортачить, не суметь угодить, не дай бог прогневить Самого Главного Генсека, который так любит охоту и все, что с ней связано.
Рука со скрюченными пальцами, впившимися в снег, – он же видел ее своими собственными глазами. Что же это он, ослеп? Или на какое-то мгновение сошел с ума? Отключился? Сорвался с катушек?
А сейчас перед ним широкая волчья лапа с кривыми когтями. И волчья морда, ощерившая клыки.
– Ни хрена себе. – Егерь Щеголенко обошел вокруг, утаптывая снег. – Вот это зверюга, прямо тигр, а не волк, сколько ж в нем от морды до хвоста-то? Черт, рулетку бы сюда, смерить… И откуда тут ему взяться? Вообще-то в заказнике волки есть, как не быть им, но… Да и с лесником здешним мы говорили на этот счет, он ничего такого… Эй, ты чего это?
– Ничего. – Старший егерь сглотнул ком в горле. – А ты, Саш… это… Ты лучше отойди, не трогай, не касайся его!
Щеголенко с изумлением воззрился на коллегу. Чего это он орет? Ну ЧП, конечно, во время кабаньей охоты волчина из лесу выскочил. Ну и напоролся на пулю. Кто же это его уложил? Крови вроде не видно. Значит, с одного выстрела сняли. Чей же это трофей? Товарища Хонеккера, или товарища Кадара, или товарища Чаушеску? А может, Сам ему пулю в башку влепил из оптической дальнобойной?
– Крови вроде не видно, – вслух повторил Щеголенко.
– И следов тоже, – хрипло сказал старший егерь. – Ни волчьих, ни чьих кругом.
– Откуда бы ему тут взяться? – Щеголенко нагнулся.
Волчий глаз – тусклый, желтый, мертвый. Разинутая пасть, точно в приступе смертной зевоты. И клыки, такие клычищи… Ах ты, волк-волчище, государь ты наш, волк, батюшка, император зимнего леса…
– Слушай, его бы сфотографировать да смерить, хорош собака, на чучело сгодится. Как Самому-то потом доложим, что вот, мол, во время охоты был добыт и скорее всего вами, – егерь Щеголенко усмехнулся. – Ты давай сходи, позови сюда наших, и фотоаппарат пусть захватят. А я его покараулю, а то, видишь, снег какой, пока туда-сюда мыкаемся, тут все заметет, не найдем потом ни хрена.
– Саш, черт с ним совсем, пойдем оба отсюда, – старший егерь потянул его за рукав.
– Да ты что? Иди, я тут побуду, веревкой ему лапы задние завяжу и, может, вон на тот сук вздерну, – Щеголенко указал на сосну. – Сподручнее фотографировать будет, весь метраж налицо, а то в таких сугробах неловко.
Прежде чем нырнуть в заросли, старший егерь обернулся: вот такое расстояние отделяло его тогда от сосны, когда он так ясно увидел в снегу тело и руку, белую бескровную кисть, пальцы, скрюченные, как когти. И что же видно сейчас ему отсюда, с этого безопасного расстояния? Видна сосна, виден Щеголенко, разматывающий веревку, и… Видно что-то темное, бесформенное в снегу, что-то непонятное, неподвижное, бездыханное, мертвое. Не человек, не зверь, не волк. Трофей?
Щеголенко помахал ему: ну что же ты, торопись, не до ночи же тут торчать? Ну, уж конечно, не до ночи.
НЕ ДАЙ МНЕ БОЖЕ ОКАЗАТЬСЯ ТУТ В ЛЕСУ НОЧЬЮ…
Старший егерь, тяжело дыша, проваливаясь в глубокий снег, напролом сквозь кусты ринулся назад за подмогой. Туда, где все так привычно, знакомо – дым костров, говор, смех, гвалт, туда, где люди, охрана, солдаты, бронетранспортеры. Щеголенко просил рулетку и фотокамеру. Сейчас он направит туда людей из охотхозяйства, пусть и занимаются этим волком. Пусть потом охрана доложит Самому, а уж Сам решит, на счет кого из высоких партийных гостей записать знатный трофей. А он, старший егерь, НИЧЕГО ТАКОГО ОСОБЕННОГО не видел. Просто померещилось от напряжения, от усталости, давление, наверное, подскочило, и приключился какой-нибудь сосудистый спазм, вызвавший глюк, видение.
Волчья лапа с кривыми когтями, похожими на крючья. Полоснет такая лапа, с живого скальп снимет, пикнуть не успеешь…