Придон вспомнил старые слухи, что род Гормедов, во владения которых приехали, идет от горного медведя. Горные медведи впятеро крупнее лесных, а силы вовсе неимоверной. Якобы однажды девки собирали в лесу ягоды, одну утащил медведь, найти не удалось, только через год как-то охотники наткнулись в отсутствие хозяина на берлогу в скалах, а там обнаружили молодую бабу с ребенком и медвежонком. Всех троих забрали и привезли ко двору тцара. Тот подивился чуду, велел бабу определить на кухню, ее детей воспитывали среди челяди и дворцовой стражи. Мальчишка рос на диво могучим, свирепым. Медвежонок ему не уступал, но его пришлось в конце концов отпустить в лес, слишком многих покалечил. Зато выросший сын медвежий стал принимать участие в боях, отличился, ему дали свой небольшой отряд, а для прокорма – деревушку… С той поры, говорят, и пошел род Гормедов, могучих воинов, которые оставались в родстве и великой дружбе с медведями, своей родней.
Антланец свое прозвище получил, по слухам, еще в молодости, когда с небольшим отрядом удальцов спустился в долину и прошел огнем и мечом по ланам местного воинственного племени антов, пожег, истребил, а на оставшихся наложил тяжелую дань и обязательство посылать им по пять девственниц в горы. Анты, впервые получив такой жестокий урок, теперь не пытались перечить народу гормедов ездить через их земли в Куявию или Артанию.
– А ты еще не совсем… не совсем… – прохрипел наконец Антланец.
– Да и ты… – ответил Аснерд полузадушенно, – еще не рассыпаешься… как трухлявый пень…
Огромный, тяжелый, Антланец напоминал горного медведя и вытянутой клином головой, и маленькими глазками, и длинным торсом с короткими кривыми ногами. Сейчас он двигался несколько неуклюже, но в бою старый воевода, по слухам, преображается: бегает как лось, прыгает как коза, может залезть на ровную и гладкую сосну, а в бою у него словно бы вырастает по четыре руки. И все – с топорами.
Антланец наконец отпустил Аснерда, косолапо переступил с ноги на ногу, раскинул руки:
– Придон!
Треугольная морда кое-где поросла шерстью, но вообще-то лицо воеводы было гладким, до багровости прокаленным солнцем, морозами, встречным ветром и суровой жизнью на заставах и кордонах. Придон соскочил с коня, Конст перехватил оба повода, Придон заставил себя радостно улыбнуться, ибо сказано, что дети и вообще младшие обязаны принимать от родителей и старших все «с приятным выражением лица», то есть радостно, даже если щас кости затрещат…
Сам Антланец вблизи напоминал массивную глыбу с натянутой шкурой: никаких выступающих мышц, никакой стати, просто движущаяся скала, что крушит и ломает все на пути. Голова прямо на плечах, отчего ею почти не двигает, а поворачивается всем телом, но делает это редко, будто медвежьим нюхом и так знает обо всем, что за спиной, по бокам и даже в ближайших домах.
Обнялись, Придон задержал дыхание, Антланец обнял с грубоватой нежностью, отстранил, всмотрелся, но, когда Придон перевел дух, Антланец снова прижал к груди, воскликнув: – Боги, как же ты похож на свою мать… и на того дива, что носится в снежные бури по здешним горам!
В глазах Придона было темно, он слышал свой голос, что-то жалобно мявкающий. Потом их всех повели в дом, там теплый сухой воздух, пляшущие языки живого огня, в гигантских очагах сгорают целые дубы, и он наконец перестал чувствовать себя так, словно его пропустили через камнедробилку.
Вбежали собаки, толстые, массивные, тяжелые, очень похожие на Антланца. Поглядели на Придона подозрительно и уже высматривая на нем самое вкусное, разделывая взглядами, как мясник корову, тот замер, но Антланец рыкнул, собаки послушно улеглись на роскошную шкуру снежного барса, совсем свежую, не вытертую.
На широком подоконнике в глиняных горшках распустили красные и желтые цветы незнакомые растения, тоже толстые, мясистые, раскоряченные. Придон посмотрел на них, потом на Антланца. В окно влетел шмель, закружился над цветами, но и шмель был похож на Антланца.
В комнату роем забежали слуги, от них стало тесно, но, когда схлынули, как морская волна, что не столько уходит обратно в море, сколько исчезает в песке, огромный стол уже трещал под тяжестью блюд и умолял поскорее все это изобилие… убрать.
Антланец пригласил взмахом за стол. Все четверо гостей не стали ждать, пока попросят трижды, расселись, достали ножи. Похоже, Антланец до сих пор по-медвежьи не понимал, что даже маленького олененка можно варить или жарить по частям. Осоловевший от еды Придон смотрел, как на стол подавали целиком годовалого оленя – съели, затем – барашка – съели, потом по гусю на каждого, Придон посмотрел, как управляется Антланец, вздохнул, принялся и за гуся.
Готовить у Антланца в самом деле умели. Придон чувствовал, что отяжелел, у Луговика подломятся ноги, но в желудке все еще находилось место, там не протестовало, он все принимал, рассовывал по углам, что-то теснил, укладывал, предчувствуя долгую голодную дорогу впереди.
Когда покончили с осетром, Придон был уверен, что обед просто не должен продолжаться, уже конец, но перед ним поставили вареники по-куявски: в сметане, каждый вареник с вишнями, а размером с хлебный каравай, потом особого гуся, выведенного в этой же деревне, – Придон ахнул, решив, что на стол пытаются взгромоздить жареного бычка, гусь лопался от напиханных вовнутрь яиц и ломтиков жареной печенки, но желудок все это как-то принимал, а когда Придон поднялся из-за стола, он снова с жалостью подумал о своем коне.
– От дела лытаете, – спросил Антланец, – или просто гуляете?
Он захохотал, наконец-то, подумал Придон, он уже сгорал от нетерпения. Что за мучитель придумал обычай, что нельзя начинать о деле, пока сам хозяин не спросит? Не так уж и проголодались… Сейчас он просто уверен, что им есть не хотелось вовсе.
– Мне нужен меч бога Хорса, – начал он просто.
Антланец смотрел, вытаращив глаза, потом гулко захохотал. Толстые щеки, однако, не колыхались, как и живот, словно весь Антланец высечен из одного куска скалы.
– Меч бога Хорса? – переспросил Антланец, хохоча. – Только и всего?
– Да, – ответил Придон сердито. – Мне самому неловко беспокоить тебя по такому пустячку, но что делать, ты ближе всех к его рукояти. Она где-то здесь, в горах… Предполагают, что в местах, где логова или лежбища дивов. Понимаешь, ножны я уже… а здесь где-то рукоять…
Антланец слушал и похохатывал, но, когда Придон небрежно обронил, что ножны он уже, ахнул, вытаращил глаза. Аснерд нагло захохотал, Вяземайт скромно опустил глаза, пряча довольную усмешку. Антланец звучно хлопнул в ладони. Дверь тут же открылась, блеснули обнаженные мечи, видна группа стражников, но все остались на местах, через порог переступил старик с седой бородой, на голове остроконечный колпак, с плеч ниспадает длинная мантия с хвостатыми звездами и странными знаками.
По знаку Антланца он подошел к Придону, долго рассматривал ножны у того за спиной. Губы старца шевелились, глаза как прикипели к ножнам, потом уставились в пространство, а губы задвигались быстрее. Дважды Придона посещало чувство, что горный маг снимает с него шкуру. По коже прошла холодная волна свежего воздуха. Затем чародей отступил, Придон впервые услышал его тихий бархатный голос: