– Пой, – велел король.
Последний звук еще дрожал в морозном воздухе. Эльфы сидели и стояли неподвижные, словно глыбы льда, от которых почти не отличались. Первым вздрогнул и зашевелился король, глаза дикие, будто только сейчас обнаружил, где находится.
Огромными круглыми глазами взглянул на Придона.
– Говоришь, нет в тебе магии? А это что?
Придон последил за его рукой. Эльфы сидели на камнях и одинаково отчаянными глазами смотрели на Придона. У многих в глазах стояли слезы, у остальных бежали по щекам. Откуда-то за это время появились прекрасные утонченные женщины, всхлипывали, прижимали к лицу прозрачные ладони.
Голос короля дрожал, колебался, как натянутый над пропастью висячий мост, который треплют свирепые ветры:
– Ты владеешь большим, чем просто магией. Ты завладел их душами, посмотри!.. У меня уже сотни лет сердце не билось вовсе, а сейчас не просто щемит… ноет, будто открылась старая рана… Но ведь в самом деле открылась! Я снова дрожу и выговариваю те слова, которые не мог тогда сказать… Если бы я услышал тебя тогда! Я бы смог ее убедить, склонить, доказать…
Придон медленно покачал головой. В его глазах тоже стояли слезы.
– А вот я не смог, – прошептал он.
Король торопливо шагнул к нему, обнял, и Придон обнял, и оба обнимались, чтобы никто не видел, как по их щекам бегут слезы.
Свет исходил прямо из стен дивного зала. Король эльфов, его прекрасная королева и несколько придворных сидели по одну сторону стола, Придон по другую. Справа и слева от него тоже эльфы, но Придон их не замечал, любуясь то прекрасной королевой, то великолепием дворца, и все время думал с отчаянием, что он видит эту дивную красоту, а Итания – нет, не видит, а ведь на свете все существует только для того, чтобы показывать ей, чтобы она видела и радовалась.
Король допил вино, опустил кубок на стол. Глаза не отрывались от лица молодого артанина.
– Я уже говорил, – сказал он, – ты владеешь самой мощной магией на свете! Но это дикая магия, герой. Она не подвластна ни богу, ни эльфу, ни человеку. Сегодня помогла тебе пройти через зачарованный Пояс… а здесь не пройти даже богу, но завтра она же расплющит тебя, как муху.
– Пусть, – ответил Придон, – пусть… ибо что я, когда она уйдет?
– Ты… как будешь, как все мы. Придон покачал головой.
– Я живу для того, чтобы Итания радовалась… чтобы я мог своей жизнью заставить ее улыбнуться еще хоть раз… Если меня раздавит на этой дороге… то это лучше, чем жить долго, не видя ее, не слыша ее, не срывая для нее горные цветы, не добывая перья сокола или меч бога Хорса!
Придворные умолкли, король всмотрелся в Придона, покачал головой.
– Теперь мне понятно, почему ты здесь. Придон сказал тихо:
– Почему?
– Здесь такой же воздух, такой же снег, такие же камни, – ответил король. – Но я тоже слышал про легендарный меч Хорса. Где ножны и лезвие – не знаю, но рукоять здесь, в долине.
Придон спросил жадно:
– В долине? Не у вас?
– Нет, – ответил король. – Не у нас. Но близко. Совсем близко.
Лица придворных не изменились, все такие же величественные, тцарственные, с красиво вскинутыми тонкими бровями. Они благосклонно улыбались ему, обменивались улыбками друг с другом, эти улыбки были полны смысла, настолько богатые, что сердце Придона сжалось во внезапном понимании, что, проживи он здесь хоть тысячу лет, все равно никогда-никогда не сможет понимать их, как понимает своих артан или даже куявов.
– А что еще в этой долине? – спросил Придон. – Она ведь так невелика…
– Но в ней великий народ, – ответил король. – Пусть даже не народ, а его остатки.
– Пусть даже не живет, а умирает, – сказал один из эльфов горько. – Но все равно…
Придон не успел спросить, что такое за «все равно», король заметил с улыбкой:
– Ты так часто смотришь на мою жену… Придон спохватился:
– Простите… Просто у нас в Артании столько рассказов о том, как ласточка занесла в гнездо под крышей дворца длинный золотой волос! Тцар заметил, велел доставить ему, а потом, восхищенный и очарованный, послал лучших богатырей разыскивать эту золотоволосую красавицу. Теперь я знаю, откуда все это золото волос! И куда летают наши ласточки.
Король засмеялся, засмеялись прекрасные женщины.
– Эти истории у вас… в Артании? Так называется твоя земля?
– И в Артании, и в Куявии, – подтвердил Придон. – Везде рассказывают, как ласточка принесла волос из вашей страны, а тцар увидел дивный свет, что идет из гнезда ласточки!
– Это не пересказы, – сказал король, – не пересказы одной и той же истории. В наших древних странах самой великой ценностью считались красивые женщины. Неужели и сейчас еще бывает так?
– Бывает? – воскликнул Придон воспламененно. – Да их добывают, из-за них воюют, их воруют, умыкают, выкупают, обменивают, за них отдают табуны жеребцов, несметные стада скота, караваны золота, сундуки с драгоценными камнями, рудники с белым мрамором, шахты с железной рудой!.. Из-за них начинаются войны, из-за них переселяются народы…
За столом было тихо, все слушали затаив дыхание. Король покачал головой.
– Мы думали, – сказал он, – эта особенность осталась только в наших странах, которые вы, смертные, зовете дивьимы. Вы, сохранившие жизни, но потерявшие память, жили, как… животные.
Один из эльфов, весь серебряный, с бородой до колен и длинными волосами до поясницы, сказал негромко:
– Ваше Величество, с того времени прошло много веков. Даже тысячелетий. А смертные меняются быстро, такова их особенность…. Особенность смертных.
Придон смотрел на этих ослепительных женщин, величественных и прекрасных, чувствовал, что его закованная в доспехи душа поддается их обаянию, и хотя напоминал себе, что если опухший женский мозг поместить в куриный черепок и потрясти, то все равно сильный грохот будет, однако другой голос вкрадчиво шептал в ухо, разве от женщины требуется мудрый мозг?
Итания, сказал он себе, и душа сразу озарилась неземным светом. Итания – в тебе все! И красота, и ум, и обаяние, и чистота, и все-все, чего не имеют даже боги.
– На что был похож ваш мир? – спросил он.
Король сидел в кресле, слегка откинувшись на спинку, тонкие изящные руки свободно лежат на широких перилах. Лицо слегка потемнело, он сказал негромко, глаза смотрели поверх головы Придона:
– О… наш мир!.. Я помню только, что он был прекрасен. Да, прекрасен, хотя помню смутно… Но больше всего помню наши ночи… О, это были ночи!.. После ослепительно блистающего дня наступали сумерки, а потом приходила благословенная тьма. Не просто тьма, а Тьма, когда тело холодеет, кровь застывает, а сознание растворяется в великом небытие.