Марина рухнула на скамью и зарыдала. Это были пьяные слезы. Их, как и признания свои, спровоцированные шампанским, она не в силах была сдержать. Балмашов подошел к ней, опустился на корточки. Видимо, его большому телу было неудобно, и он встал на колени. Она порывисто обвила его руками за шею.
— Не надо, перестань, успокойся, — сказал он.
— Люблю, люблю тебя страшно, сама не знаю, что делаю, что говорю…
— Успокойся, не плачь. Я вел себя как свинья.
— Тут правда никого нет? А хоть бы кто и был, все равно. Я сейчас… сейчас разденусь, там сзади «молния»… Ну и что, что на улице… Все для тебя сделаю. Где угодно, как угодно. Никакого стыда уже, так хочу, безумно тебя хочу. — Марина извивалась в его объятиях, осыпая поцелуями его волосы, шею, лицо. — Говорят, любимых надо завоевывать, биться за них надо. Вот — я бьюсь. Насмерть бьюсь.
Внизу под мостом, под ними проплыла баржа. На ночном небе, затуманенном смогом, не было видно ни одной звезды. И даже луна…
Балмашов чувствовал на себе ее прищуренный мятный глаз.
— Насмерть… Что ты об этом знаешь? — сказал он тихо.
— Знаю, что умру ради вас.
— А ведь была просто тихая девочка… Скромница… И вот такая метаморфоза. Со всеми это рано или поздно происходит. Пока не случится самая последняя, окончательная метаморфоза.
— Я не понимаю… окончательная… Что ты говоришь?
— Ты как-то просила объяснить. Кажется, вот теперь — самое время. — Балмашов левой рукой осторожно поднял за подбородок ее заплаканное лицо. Правая рука легла на ее грудь, так что большой и указательный пальцы коснулись с обеих сторон шеи. — Знаешь, я умирал однажды. Почти совсем умер. Задыхался, бился в агонии и вместе с тем испытал…
Марина смотрела на него широко открытыми глазами. Его пальцы слегка сжали ее шею. Он наклонился к самым ее губам.
— Никита Михалыч, пора, — по рации сказал Колосову сотрудник, следящий в машине наблюдения по монитору за фигурантом. — Пистолета у него в руках нет. Но он… он взял ее за горло!
Колосов (он в это время находился уже на лестнице в начале пролета моста) сделал жест: внимание!
— Это одно и то же, понимаешь? — прошептал Балмашов Марине. — Я умирал, задыхался и кончил… кончил, как никогда, ни с кем… Это одно и то же… И он, Пуссен, это знал. И ты сейчас узнаешь… поймешь… — Он сдавил шею Марины сильнее, а когда она испуганно захрипела, впился в ее губы жадным поцелуем.
И в этот самый момент, топая шнурованными ботинками и громко переговариваясь, на мосту возникли двое охранников в черной форме — из тех, кого часто можно встретить в расположенном совсем рядом парке Горького. Балмашова и Марину на открытой смотровой нише они не заметили. Но Балмашов их услышал. Отпустил девушку. Она отшатнулась от него, схватилась за горло трясущимися руками. Дышала она тяжело и часто. Вскочила на ноги, натягивая повыше сползший корсаж смявшегося, потерявшего вид золотого платья.
— Я… я лучше пойду. — Она схватила сумку, попятилась.
— Я отвезу тебя домой. Где ты живешь? — Балмашов медленно поднялся.
— Нет, нет, не нужно! Я сама!
— Ты что, меня испугалась? Да подожди же!
Охранники уже почти прошли мост. Марина, часто оглядываясь на ходу, чуть ли не бегом, спотыкаясь, кинулась к лестнице — следом за ними.
— Черт, сорвалось! — Колосов был готов растерзать двух этих дундуков в черном. Принесло же их в самый решающий момент! — Они его спугнули. Он ее отпустил.
Сквозь пыльные витражи он видел высокую фигуру: Балмашов направлялся на берег Нескучного — там, на стоянке, была его машина.
— Девчонка смертельно напугана, — сообщили по рации из машины наблюдения, — опрометью мчится по набережной к остановке.
— Следуйте за ней, возможно, он еще попытается ее догнать.
Однако погоня в ночные планы Балмашова не входила. И в этом очень скоро Никите Колосову пришлось убедиться.
«Мерседес» Балмашова шел впереди — машина наблюдения и Колосов на своем «БМВ» следовали за ним в отдалении. Балмашов вроде бы никуда не торопился. Ехали по Садовому кольцу, затем по Пресне. Через сеть улочек и переулков в обход оживленных трасс достигли Дмитровского шоссе.
— Это он не петляет, просто он и раньше тут ездил, это его привычный маршрут, — сообщил Колосову по рации старший группы наблюдения.
Колосов немного успокоился — судя по всему, Балмашов уходить от погони или же преследовать Марину не собирался. Дмитровское шоссе — этой дорогой он ежедневно ездил из Москвы к себе на Троицкую Гору.
— Спать торопится. Домой. Устал, — съязвила рация.
Но на пересечении Дмитровского шоссе и МКАД Балмашов неожиданно свернул направо под эстакаду. Колосов увидел, куда он направляется — на автостоянку гигантского немецкого гипермаркета, раскинувшего свои торговые павильоны на площади в несколько гектаров. Колосов глянул на часы — без двадцати час. Ночь, какие могут быть ночью покупки? Однако гипермаркет призывно светился огнями и красочной рекламой.
— Тут продуктовый супермаркет круглосуточный, — сообщила рация, — он и раньше тут по вечерам отоваривался для дома.
«Мерседес» плавно зарулил на стоянку. Балмашов вышел и направился к стеклянным дверям магазина.
Машина наблюдения припарковалась на стоянке первой, Колосов из осторожности подъехал позднее. Когда он вышел из машины, Балмашов и сотрудники были уже в торговом зале.
Колосов окинул взглядом громаду гипермаркета. Собственно, как и все подобные торговые моллы, он представлял собой конгломерат магазинов, каждый из которых тянул на хороший универмаг: электроника, одежда, обувь, мебель, стройматериалы — все эти отделы были уже закрыты. Работали лишь продуктовый универсам, кинотеатр и ночные кафе-закусочные. Их панорамные витрины мигали разноцветной подсветкой, внутри, несмотря на поздний час, было полно молодежи. К тому же в этот момент как раз кончился сеанс, и толпа — жидкая, но все же толпа — хлынула на стоянку и к автобусной остановке.
— Покупки делает, как и предполагали, Никита Михайлович, тележку взял, катит перед собой, — доложила рация. — Сейчас он в отделе «Все для дома».
Колосов вошел в торговый зал — огромное пространство, залитое светом, заставленное стеллажами, запутанное, точно лабиринт. По случаю позднего времени из двенадцати касс работало только три. Но и этого было слишком много для редких покупателей. Колосов шел вдоль стеллажей. Балмашова он не видел. Сцена на мосту — те ее фрагменты, свидетелями которых они стали, маячили перед глазами. «Он намеревался ее задушить, прикончить. Отпустил только потому, что появились эти охранники, — думал он. — И теперь после такого преспокойно занят покупками…»
Нет, здесь что-то не так, но…