– Здравствуйте, Августина.
– Здравствуйте, здравствуйте, а я думала, встретимся уже в зале на местах.
– Нет, я решил… я же сказал… Какая вы красивая, элегантная… Я чертовски рад, а если честно – то не надеялся особо.
– Я люблю балет. Захарова танцует?
– Не знаю, я не балетоман. Может, выпьем кофе в буфете перед началом?
– Спасибо, не откажусь.
Со стороны они смотрятся, импозантная пара средних лет. Наверное, кто-то даже решит, что они муж и жена, вот пришли в театр, купили билеты на дорогие места в партер. Нет, по его лицу явно видно сейчас… Свет мой, зеркальце, скажи…
Руфина прислонилась лбом к холодному стеклу: зачем, зачем она это делает, ведь это все лишнее.
– Кто вы, собственно, такой, представьтесь, – разговор уже в буфете, вместо кофе в руках бокалы с шампанским. Первый звонок.
– Ну, зовут меня Петр… Петр Дьяков. Чем занимаюсь, чем зарабатываю? Раньше работал… служба, знаете ли, ни шатко ни валко, теперь вот у нас бизнес семейный… ничего особенного – химчистка. Живу в Подмосковье, у нас хороший дом, новый.
– А живете вы с кем?
– С матерью и… Да, с мамой. Я никогда не был женат.
– Почему?
– Вы так улыбаетесь… Ваша улыбка кого-то мне напоминает… Я думал, вы бывшая спортсменка и я вас по телевизору когда-то видел, нет? Я сам спорт люблю и занимался…
– Вы это уже мне говорили.
– Да?
– Там, в ГУМе. Вы ведь не случайно ко мне подошли.
– Нет. Я просто хотел… Вы очень интересная женщина.
Второй звонок. Свет мой, зеркальце, там уже второй звонок. У этого Петра Дьякова от смущения покраснели уши. Неуклюже, хотя и весьма галантно подает руку, ведет в зал. Чинное ухаживание. Так бывает, когда вам уже немного за сорок или около сорока.
Увертюра. Свет хрустальной люстры гаснет. Занавес открывается…
Балет «Корсар». Свет мой, зеркальце, ты любишь балет? Я – нет, вот сейчас – нет, не люблю. Хотя танцует Захарова. И в зале – на одну треть те, кто бывал в этом доме раньше, да и сейчас регулярно приезжает, звонит, присылает секретаря, а то и фельдъегеря за новым астрологическим прогнозом. Какие вопросы? Теперь другие, совсем другие, не те, что когда-то задавали матери, великой Саломее – «божественной ядовитой Саломке эпохи заката развитого социализма». Тогда, в начале восьмидесятых, было особым шиком после спектакля в Большом на машинах ехать в особняк на Малую Бронную. Это называлось «пытать судьбу».
Па-де-де…
Он… этот… кладет свою руку на руку той, что сейчас сидит рядом с ним, – в кольцах эта рука, в браслетах «Шанель».
– Можно вас проводить после спектакля?
– Даже нужно. Просто необходимо.
– Мы еще с вами увидимся?
– А вы этого хотите, Петя?
– Очень хочу.
– Хорошо. Только билетов на балет больше покупать не надо.
– Понял. Я понял.
Занавес. Овация: Захарова, браво!! А кто это там на виду всего зала поднимается на сцену с огромным букетом красных роз? Вручает букет. О… как романтично…
– Смотрите, смотрите, так романтично! Эта Захарова просто прелесть. Всех сводит с ума.
– Августина, я могу вам завтра позвонить?
– Да, послезавтра.
– А завтра нельзя?
– Завтра у нас много работы. Пишите телефон в свой мобильный: восемь, девять ноль три… Записали? Звоните, Петя.
– Хорошо, спасибо. А когда?
– Да прямо сейчас! Какой вы забавный… Петя. У меня ваш номер определится, звоните.
Звонок. Гардероб.
– У меня машина там, на стоянке, тут две минуты пешком.
– Какой вечер, Петя.
– Погоду и завтра обещали хорошую. Вот моя машина, Августина, садитесь, прошу.
Чинное ухаживание, съём среднего возраста. Оба слегка смущены, все еще зажаты, не раскованы, и если бы не пара бокалов шампанского, то… Ключ в замок зажигания. Поворот головы, улыбка…
Свет мой, зеркальце… Меркнет, меркнет зеркальный свет. Что-то не так? В чем дело? ЧТО ВО ВСЕМ ЭТОМ НЕ ТАК? Скажи, ну!
ОН НЕ СПРОСИЛ АДРЕСА – КУДА ВЕЗТИ.
ОН ДАЖЕ НЕ СПРОСИЛ…
Что это значит?
Темно-серый (в доме на Малой Бронной сказали бы «цвета маренго») «Шевроле» медленно ехал по ночным улицам подмосковного Дзержинска. Тот самый «Шевроле», что всего пару часов назад взял старт с автостоянки на Театральной площади. Тот самый, на котором приезжала к сестрам-медиумам крашеная толстая блондинка преклонных лет.
Серая тень на темной дороге…
Человек за рулем…
Огонек его сигареты ничего не освещает… даже лица…
Фонари цвета ананаса, площадь, дохлые домишки притулились по краям, несколько кирпичных девятиэтажек и на первом этаже одной из них неоновая вывеска: химчистка-прачечная «Уют и комфорт».
Когда-то таких «уютов» было несколько, практически целая сеть – в Дзержинске, в Лыткарине, в поселке Мирный, в Люберцах. Сейчас остался всего один приемный пункт на базе еще старого «советского» банно-прачечного комбината. Все остальное забрал банк за безнадежно просроченный кредит.
Петр Дьяков за рулем «Шевроле» равнодушно проехал мимо химчистки. Наверное, и это их «предприятие» скоро пойдет с молотка. В конце месяца надо платить аренду, надо возвращать кредит… Чем?
Скажи, чем платить, мама Лара?
А вроде было ничего поначалу. Почти что «средний» бизнес по меркам подмосковного городка. Или же все-таки «малый»? Мама Лара, я знаю, ты всегда мечтала о «крупном», ты всегда жаждала большего. Неистово, маниакально жаждала большего. Но не вышло, не получилось. И это скоро все прахом пойдет. Видно, так распорядилась судьба.
«Поеду, попытаю там… Может, помогут. А вдруг правда найдут? Вдруг правда сумеют найти? Вон по ящику каждый день про таких, как они, экстрасенсов талдычат…»
Мать объявила об этом позавчера. Собралась в один миг, накрасилась, сунула в сумку новую, непочатую пачку сигарет и двинула в Москву. Предполагалось, что они с братом Григорием останутся дома и будут ждать.
Будут сторожить.
Но он – Петр Дьяков не мог ждать, не мог оставаться в доме с братом Григорием, когда тот спускался в подвал.
Он вышел из дома, поймал какого-то узбека на разбитых «Жигулях» и тоже двинулся следом за матерью в Москву на Малую Бронную.
Он подъехал, когда мать только-только припарковалась возле особняка и позвонила в дверь.
Он ждал около часа. А потом увидел ИХ в дверях – мать и высокую женщину, похожую на спортсменку. И понял по их лицам – там, в доме, что-то случилось.